Иванушка задумался, кивнул головой и принялся записывать еще один пункт их плана: «Пушнина на экспорт», как вдруг Серафима взорвалась восторгами, вскочила с места и порывисто обняла и гулко заколотила по спине ошалевшую от такого напора эмоций октябришну:
– Находочка!!! Что бы мы без тебя делали!!! Молодец!!! Нет, мы бы конечно, и сами до этого когда-нибудь додумались, но когда еще!.. Вовремя ты пришла!
– До чего додумались?.. – серые глаза колдуньи недоуменно округлились.
– До охоты, конечно! – перестала мять девушку царевна и с не меньшим недоумением уставилась на нее. – Менялы из деревень когда еще вернутся, а зверья здесь полные леса, мне стражники из дворца говорили! Олени, кабаны, медведи так и шастают, даже ягоды собирать не дают – из рук вырывают! Если за это дело взяться умеючи, то и мясом город подкормим, и шкурам пропасть не дадим! А если еще на чучела моду ввести!.. Всех соседей завалим! Хорохорье, готовь булки! Иваша, пиши: охотничьи артели.
Но не успел Иванушка обмакнуть перо в монументальную чернильницу, изображающую сражение стаи волков с неприятного вида кабаном, как масляная лампа перед ним, и до того не радующая яркостью, судорожно замигала и быстро погасла, проникшись, видно, общим упадочным духом дефицита.
– Сейчас я схожу за новой… – пробормотал кто-то из министров рядом с Серафимой и начал было на ощупь выбираться из круга плотно составленных стульев, наступая на ноги и попадая растопыренными пальцами вытянутых рук в невидимые глаза и уши товарищей по кабинету, но вдруг мрак растворил пушистый шарик теплого желтого света.
– Что это?.. – охнули мастера-министры.
Находка смущенно потупилась и протянула на всеобщее обозрение источник чудесного света на веревочке.
– Это я придумала, пока вас с царевичем Иваном не было, чтоб с факелами не возиться… Наговорила, и она теперь в темноте светится, если ее три раза в кулаке крепко сжать. Не хуже свечки получилось. И веревочку привязала, чтобы на шее носить сподручнее.
– А… штучку такую где нашла? – полюбопытствовала царевна, с интересом разглядывая, прищурившись, яркую восьмерку, вырезанную из тонкой серебристой жести.
– Да это не я, это Бирюкча, стражник. В подвале Северного крыла их, говорит, полным-полно. И таких, и других разных – всяких. Я такие штучки на рубахах умрунов раньше видела нашитыми…
– ПолнС, говоришь, – невесело хмыкнула Сенька, подумав о том, что бы это могло значить, и еще раз порадовалась, что в биографии Костея поставлена точка.
– Ага… – уже не так энергично кивнула октябришна: кажется, ей в голову пришла такая же мысль.
– А послухай, девка, – подал хриплый простуженный голос невысокий мужичок с впалой грудью и лицом то ли смуглымЈ то ли просто грязным, сидевший ближе всех к Находке. – А погаснуть твой светильник может?
– Может, дядечка, как не мочь, – с готовностью подтвердила молодая колдунья. – Сожмете три раза в кулаке – и погаснет. А если так его оставить, то он сам потухнет, когда солнце ярче него светить будет. А темно станет – снова засветится.
– А ежели в воду упадет?
– Да ничего ему не станется, дядечка, это же магия, – как неразумному дитяте терпеливо стала объяснять она. – Хоть молотком по нему стучите, хоть в воду, хоть в кипящее молоко роняйте. Ну, месяца через три, конечно, магия ослабеет, через полгода совсем рассеется, но до этого ему сносу не будет!
– Хм… Ишь ты… – завистливо прищурился и поскреб темную от въевшейся подземной грязи щеку мастер рудокопов – министр полезных ископаемых. – Нам бы в шахту таких, да побольше…
– Ты бы лучше пожелал, чтоб от этой штуки не свет, а тепло было, – пошутил над приятелем глава общества целителей, теперь министр охраны хорошего самочувствия. – А то ваших застуженных наши лечить не успевают.
– Для тепла-то и я бы своим орлам такой взял… – вздохнул бывший мастер золотарей и мусорщиков, а сейчас – министр канавизации.
– А нам бы всё равно для свету сподручнее, – поддержал рудокопа министр кройки и шитья.
– Если бы от нее еще моль разлеталась, – хмыкнул молчавший до сих пор министр шкурной промышленности…
– А деньги, наоборот, слетались, – язвительно договорил за него министр ковки и литья. – Кончай разговоры, ребята. Утро уж скоро на дворе, скоро вставать пора, а мы еще и не ложились. Завтра договорим. В смысле, уже сегодня, но попозже. Если ваши высочество ничего против не имеют?.. – поспешно оглянулся он на лукоморцев.
– Наши высочество имеют только «за», – широко и заразительно зевнула Серафима, и ее тут же поддержали остальные. На том первое заседание и закончилось.
Утром ворота царского дворца снова оказались заблокированными.
Серафима окинула прищуренным полусонным взором переминающуюся и перешептывающуюся в нетерпеливом ожидании толпу горожан, в которой количество мешков, авосек, котомок и прочих средств для переноса добра превышало количество человек, по крайней мере, втрое, и философски изрекла в пространство:
– Теперь я понимаю, почему все нормальные люди добрые дела предпочитают делать анонимно.
– Почему? – ускользнул смысл афоризма от Иванушки, не отрывавшего страдальческого взгляда от изможденных голодных лиц за оградой с того момента, как их увидел.
Она странно покосилась на него, ничего не ответила, и дала сигнал стражникам открывать ворота.
– Доброе утро, граждане Постола! – демонстративно-весело приветствовала она собравшихся.
– Здравствуй, царевна-матушка! – подобострастно ответствовал ей разноголосый хор.
– Рады видеть вас снова здесь, горожане! – преувеличенно бодро улыбнулась им она. – Вижу, хорошие новости в вашем древнем городе перемещаются быстро!
Толпа посчитала это за шутку и сочла необходимым поскорей заискивающе рассмеяться.
– Откровенно говоря, некоторые из нас опасались, что никто не придет сегодня к дворцу, – доверительным тоном сообщила царевна, словно продолжала начатый ранее разговор. – Но я им всем говорила: «Не выдумывайте, народ Постола – не сборище захребетников и бездельников, которые только и ждут, где бы чего на дармовщинку урвать! Они не станут равнодушно смотреть, как погибает их город! Они обязательно предложат свою помощь!» И вот – я оказалась права.
Народ Постола смущенно и встревожено запереглядывался, забормотал, закивал, сам не зная чему, а разнокалиберные кошели и сумки как-то сами по себе стыдливо уползли с первого плана за линию статистов.
– Сень, ты о чем? – шепотом изумился Иван не меньше озадаченных горожан.
– О том, о чем мы вчера не успели поговорить, – исчерпывающе пояснила она. Толпа колыхнулась.
– Так это… мы ведь ничего… – давешний старик в армяке цвета осеннего болота, стыдливо пряча одной рукой за спиной большущий мешок, развел другой. – Мы ведь поработать не отказываемся…
– Мы ж понимаем, что еда с неба не валится… – запричитала одна женщина, и тут же, едва не хором, вступили остальные:
– И деньги тоже…
– Так ить ежели б была работа, рази ж мы попрошайничали ходили…
– Самим душу воротит, ежели по совести-то…
– Токмо кому мы нужны такие… – поддержал товарок однорукий бородатый мужичок, оправдываясь и лихорадочно заталкивая кошелку в дырявый карман с таким усилием, что она начинала вылезать сквозь дыру.
– Ни два, ни полтора, как говорится… – пожаловался стоявший с ним рядом кривобокий одноглазый.
– А вот об этом мы сейчас и побеседуем, – уже с искренней улыбкой пообещала горожанам царевна. – Проходите, гости дорогие. Сейчас я распоряжусь, и на кухне нам чего-нибудь сообразят. А за накрытым столом и разговоры веселее.
* * *Чумазый черноволосый мальчишка со злостью выдохнул зловонный холодный воздух и нехотя, словно ловец жемчуга без заветной живой перламутровой коробочки, вынырнул из гулкой полупустой утробы мусорного бака.
Три пары голодных карих глаз, не мигая, уставились на него в немом ожидании чуда, счастья или хотя бы заплесневелой горбушки, что, впрочем, на сегодня было для них абсолютно равнозначно. Хотя, если разобраться, горбушка туманно-абстрактное чудо и расплывчато-непонятное счастье все-таки по важности перевешивала.