"Я часто приходил сюда мальчишкой. Я до слез жалел Веневитинова и завидовал ему. Он прожил так мало, а люди запомнили его и повесили вот эту доску, чтобы приходящие в мир новые люди тоже знали, что он жил здесь и писал свои стихи. Он был такой молодой, а Пушкин дружил с ним, бывал у него в доме. И мне хотелось прожить такую же жизнь, пусть совсем коротенькую, но успеть сделать что-то хорошее людям и остаться в их памяти. Я ничего не сделал, хотя прожил уже две жизни Веневитинова. Но, может быть, я еще не изжил себя до конца?"...
Он повернул назад и двинулся Армянским переулком.
..."Вот здесь мы катались на санках с горы"...
..."Сюда приходили две сестры, такие красивые, что я не только не решался заговорить с ними, но притворялся глухим, чтобы они не обращались ко мне"...
..."А вот здесь была церковь. И бабушка моего приятеля таскала нас сюда и заставляла целовать золотую ризу на каком-то сооружении, напоминавшем гроб. И мы целовали, хотя нам было очень противно и мутило от запаха ладана. Я догадывался, что надо чувстювать что-то другое, нежели тошноту и отвращение, и ужасно мучился черствостью"...
..."А этот высокий дом, когда я подымался к нему по Златоустинскому переулку, казался мне океанским пароходом: белым на синем фоне. Златоустинский не признавал ненастья, он всегда окунал дом в синеву и гнал ему навстречу облака. И дом плыл, - ведь когда плывут облака, все на земле обретает встречное движение"...
В сквере бывшего Дома культуры Армении, возле обелиска, толпа взрослых и детей окружила какую-то малую городскую невидаль. Гущин подошел, протиснулся внутрь сборища. Видимо, здесь прикармливали птиц: асфальт был усеян дробинками пшена, подсолнухами, конопляным семенем. Среди московских старожилов - воробьев - попадались незнакомые острохвостые птички с шоколадной спинкой и опаловым брюшком. Но не они собрали эту взволнованную, удивленную толпу. Обведенная почтительной пустотой, сидела большая птица, измазавшая о закат свое серое оперение. Не розовая - розовеющая, птица принесла на каждом крыле по клочку небесной синевы. Она поводила кругом, с золотым райком глазом, дикая и неестественная гостья в каменном мешке города.
- Сойка!.. Сойка!.. - говорили дети. - Сойка залетела в город! Не вспугните сойку!..
Но Гущин не поддавался обману.
"Наташа, - обращался он к птице, - зачем вы прилетели? Тут же опасно, Наташа!.."
Птица посмотрела на Гущина золотым и темным глазом, взмыла вверх и долго горела розовым и синим в перехвате солнечного луча.
...Над полигоном опускается парашютист. Белый зонт ворочается под ветром, тело парашютиста болтается как неживое. Вот он коснулся ногами земли, поросшей короткой, жесткой травой, упал, и его повлекло навстречу группе военных и штатских людей, идущих обочь поля по бетонированной дорожке. Среди этих людей находился и Гущин.
Приземлившийся парашютист в своем куполообразном шлеме и прозрачной маске не подает признаков жизни. К нему подходят люди, впереди огромный старик с массивным лицом и большими усеянными гречкой руками. На нем элегантный твидовый пиджак, ослепительно белый воротничок туго сжимает морщинистую шею. Он приближается к парашютисту, распростертому на земле, берет его руку с растопыренными пальцами, затянутую в черную перчатку, и энергично встряхивает.
- Спасибо, дорогой товарищ! - говорит он без тени юмора в глазах.
Какой-то человек в рабочем халате взваливает парашютиста на плечо и несет прочь, только теперь видно, что отважный парашютист - кукла, муляж.
- Сергей Иванович, - обращается роскошный старик к Гущину, подготовьте к понедельнику всю документацию.
- Вы довольны, шеф? - радостно говорит Гущин. - Четверка не подкачала?
- Ну, ну, плюньте через левое плечо, - проворчал шеф. - Экие вы, молодые, несуеверные!..
Окружающие засмеялись.
- Кого готовить, товарищ Главный? - почтительно обратился к старику авиационный генерал.
- Булдакова и Верченко, как обычно...
...Гущин вернулся домой. Бросил портфель на диван, снял пиджак и кинул туда же. Вошла Марья Васильевна
- Ты дома? - вяло улыбнулся Гущин.
- Откуда эта новая неприятная манера - удивляться тому, что я дома? Что ты хочешь этим сказать?
- Ей-Богу, ничего! - искренне ответил Гущин.
- Тебе хочется, чтоб я ушла? Гущин неопределенно пожал плечами.
Марья Васильевна подошла, взяла за подбородок, повернула к себе его лицо.
- А ну, признавайся, что натворил?
- О чем ты?..
- Старого воробья на мякине не проведешь, - сказала она озабоченно и с проницательностью грешного человека добавила. - Ты влюбился?
Гущин освободил подбородок и направился к книжной полке.
- Похоже на меня, - бросил устало.
- Не лги, не лги, у тебя не получается! - с тем же странным торжеством продолжала она. - Ты вернулся другим из Ленинграда Я сразу это почувствовала
- Да, - криво и принужденно усмехнулся Гущин. - Я бросил пить и начал одеваться.
- Не-ет, не притворяйся! Хочешь, я скажу тебе, что с тобой сталось?.. Ты не вернулся из Ленинграда!
Гущин вздохнул, пораженный ее угадкой.
- Не хватало еще, чтобы ты начала ревновать меня. Видимо, мне суждено пройти все круги семейного ада
- Да уж, рая не жди! - зловеще усмехнулась Марья Васильевна
- Ты вечером пойдешь куда-нибудь?
- Нет! Я же говорю: рая не жди. Ты мне очень интересен в роли влюбленного.
- Ты зря стараешься, - тяжело сказал Гущин, - не все в мире поддается опошлению.
- Ага!.. Признался!.. Ну, давай дальше. Чего ж ты?
- Слушай, я давно хотел тебя спросить: куда девалась Чистопрудная девчонка с огромными чистыми глазами?
- Какая девчонка? - удивилась Марья Васильевна
- Видишь, ты даже не помнишь ее. А мое несчастье в том, что я слишком долго ее помнил. Быть может, и сейчас еще помню, правда, лишь когда тебя нет рядом. А вот сейчас мне не верится, что она когда-то была... Неужели человек сбрасывает образ своей юности, как змея кожу, и ничего не уносит в последующую жизнь?
- Как это похоже на тебя: жестокость, холодность и высокопарность!.. Ответ в тебе самом - куда девался молодой, смелый летчик... простой, доверчивый, искренний и главное - смелый, смелый! Он тоже умер?
- Да, - побледнев, сказал Гущин, - это ты его убила...
...Утро. Гущин идет на работу. Вид него измученный. Он приближается к Чистым прудам и вдруг видит... Наташу. Он остановился, как-будто наскочил на стену, и кинулся за ней вдогонку. Наташа то появлялась, то исчезала в толпе спешащих на работу людей, и порой Гущину казалось, что это обман зрения, вроде миража, он прекращал погоню. И тут же вновь видел ее стройную, легкую фигуру, короткое синее платье в горошек, загорелые ноги.
Возле чайного магазина на Кировской он настиг ее.
- Наташа! - крикнул Гущин. - Наташа!
На него оборачивались. Обернулась и девушка в горошковом платье. Она и правда была очень похожа на Наташу, не только статью, но и чертами юного серьезного лица.
Гущин повернул к метро "Кировская". И опять ему показалось, что в толпе промелькнула Наташа Он перебежал улицу, но потерял ее из виду. И вдруг она мелькнула на ступеньках Почтамта и вошла внутрь. Он бросился следом
Наташа покупала журнал у киоскерши. Но Наташа была и самой киоскершей, и электрокарщицей, прорезавшей вестибюль на своей быстрой тележке, и молодой матерью с коляской была Наташа. Она вселялась во всех и вся, от нее не было спасения. Гущин прислонился к мраморной колонне, коснулся виском, а потом и лбом ее холода. Даже в гуле почтамта ему слышался Наташин голос...