Построили школу.
— Ну, я своё дело сделал!
За школой пошли детские ясли. Задержался опять Сорокин.
Построили ясли.
— Всё, прощайте, я своё дело сделал!
Да только вслед за яслями началось строительство городской поликлиники, потом пошёл магазин, затем клуб, затем спортивный зал. Так и остался Сорокин среди строителей города. Отлично трудился Сорокин. Прославленным стал строителем. Много в Магнитогорске воздвиг он прекрасных зданий. Для людей великое сделал. Светлую, добрую память о себе оставил у всех Сорокин.
Память людская золотом ценится.
Память людская на деле держится.
Случай с обновами
Строители окружили своего бригадира. Смотрят на самого, на его обновы.
— Ну и ну!
— Вот это да!
— А кепка-то, кепка!
Кепка действительно на голове бригадира была необычная: белая, мохнатая, сверху пупырышек, козырёк — серпиком. Впервые здесь на Магнитке такую видят.
— А пальто-то! Пальто!
И пальто необычное — светлое, нарядное, модное; с ремешком, с накладными карманами. Пуговиц нет. Вместо них металлические застёжки.
— Ух ты! Ох ты! — не прекращаются голоса.
Товарищи по работе встречали своего бригадира Виктора Калмыкова. Он только что вернулся из Москвы.
Виктор Калмыков был одним из самых известных строителей Магнитогорска. В соревновании бригад при возведении плотины через реку Урал бригада Калмыкова заняла первое место. Именно им, калмыковцам, была доверена честь заложить последний кубометр бетона в тело плотины. Затем члены прославленной бригады стали работать монтажниками при строительстве первой домны. Они и здесь заслужили славу быть в числе лучших. Виктор Калмыков был направлен в Москву на слёт ударников. Из Москвы и вернулся — одет с иголочки.
Трудно было в те годы с одеждой, с обувкой. Не часто встретишь, особенно здесь, на Магнитке, такого франта.
Смеются строители:
— Родная жена не узнает!
— Шарик соседский тявкает!
Так и получилось. Действительно тявкнул Шарик. Действительно жена не признала мужа. А затем, как и другие, ахнула.
Нет бы Калмыкову переодеться, передохнуть с дороги, а он:
— На домну, на домну!
Привык, полюбил он стройку. К тому же характер имел беспокойный. Пришёл, словно бы чувствовал. Серьёзная неполадка произошла у монтажников. Принялся Калмыков товарищам помогать. Надо было срочно заменить на одной из строительных ферм заклёпки, поставить новые листы металла. Взял Калмыков клепальный молоток. Полез куда-то на верхотуру. Вместе со всеми включился в работу. Установили они новые металлические конструкции.
Завершили монтажники работу. Спустились вниз. Смотрят на бригадира, на его новое пальто, на кепку. Э-эх, посерело, пропало от строительной пыли нарядное пальто. Вся в пятнах сверхмодная московская кепка.
Вновь не узнать Калмыкова. Возвращался Калмыков домой. Опять не признал Калмыкова соседский Шарик. Смотрел удивлённо, смотрел. Снова со злобой тявкнул. Жена же, увидя мужа, всплеснула руками и тут же в слезы. Жаль ей модных столичных красивых таких обнов. А Калмыков улыбается:
— Что там моды, что там обновы!
Доволен он, что вовремя вернулся на стройку, что в трудную минуту помог товарищам.
Не в обновах, выходит, радость. В общем деле куётся счастье.
«Бон жорно!»
Прекрасно помнит Никита Вислов тот день, когда приехал на Магнитострой.
— Разыщешь Кирилла Дантовича, — сказали Вислову. — Он и определит тебя на работу.
«Кирилл Дантович… Дантович — странное какое отчество», — подумал ещё Вислов.
Разыскал он Кирилла Дантовича.
— Я к вам, — сказал Никита Вислов.
— Очень хорошо, — произнёс Кирилл Дантович. — Рад познакомиться. — Протянул руку: — Бон жорно!
— Бон жорно. Вот так слова, — смутился Вислов. Впервые такие слышит. Однако вслух, конечно, ничего не сказал. Сделал вид: мол, всё ясно, всё понял.
Поинтересовался Кирилл Дантович, сколько Вислову лет.
— Девятнадцать, — ответил Вислов.
— Перфеттаменте! — сказал Кирилл Дантович.
Снова смутился Вислов. И это слово впервые слышит. И ещё одним словом поразил Кирилл Дантович Вислова. «Арриведерчи» — произнёс, когда они расставались.
— Бон жорно, перфеттаменте, арриведерчи — ну и слова, — поражался Никита Вислов. — Не наши, не деревенские.
