Романтическая настроенность произведений Лавренева тоже была особой, отличной от романтического пафоса других произведений тех лет. Будучи вдохновенным романтиком, Борис Андреевич обладал одновременно и острым сатирическим пером. Юмор его органически соседствовал с героическим образом, соленое словцо уживалось рядом с трогательным лирическим описанием.
Юмор и романтика — эти две неразрывные струи в творчестве Лавренева — венчали и его последние дни. Незадолго перед смертью он начал и, к сожалению, так и не успел окончить сатирическую комедию в стихах «Всадник без головы». Он высмеивал бюрократизм, головотяпство, тщеславие, глупую суетность. Герой этой комедии Петр Алексеевич Великий должен был символизировать все тупое и самоуспокоенное, что ненавидел писатель с первых же своих шагов в литературе. А в пишущей машинке, стоявшей на письменном столе Лавренева, остался после его смерти заложенный и наполовину исписанный лист бумаги, где снова шла речь о революции, о днях гражданской войны.
Влюбленность в революционный шторм и сатирическое обличение всего, что мешало движению вперед, до последних дней жизни писателя оставалось рядом в его творчестве.
Начав как прозаик, Борис Андреевич все чаще и чаще обращался к драматургии. Оно и понятно: стремление к, острой событийности, к действенному сюжету, непримиримым столкновениям сильных натур органически привело Лавренева к самому действенному роду литературы — к драматургии. Среди таких пьес Лавренева, как «Мятеж», «Кинжал», «Братья Шаховские», «Мы будем жить», «Песнь о черноморцах», «Лермонтов», звездой первой величины сверкает «Разлом» — пьеса, давно вошедшая в богатейший арсенал советской классики. В «Разломе» сосредоточено все то лучшее, что драгоценными крупицами сверкает в других произведениях Лавренева, в пьесе как бы сфокусировано все его творчество, и она по праву стала центральной в наследии писателя. В характере матроса Годуна, поднимающего корабль на борьбу с буржуазным правительством, воплотились многочисленные поиски писателя, страстно желавшего создать положительный образ героя-современника.
Борис Андреевич Лавренев, как известно, был не только большим писателем. Общественный темперамент Лавренева был его второй сущностью, еще одной его дорогой к людям. Он работал чрезвычайно много. Немолодой человек, он был председателем комиссии по драматургии, редактором журнала «Дружба народов», членом художественных советов ряда московских театров, редколлегий газет, приемных комиссий. Он часто выступал основным докладчиком на многочисленных пленумах и конференциях, вел семинары молодых драматургов. В Лавреневе были неразрывно связаны писатель, гражданин, трибун.
Борис Андреевич Лавренев был очень красив. Красив не только природной внешностью, но и своим прекрасным духовным миром. Высокий, суховатый, подтянутый, с большими горящими глазами, благородным седым зачесом, в морском кителе, который он носил чаще гражданского костюма, Борис Лавренев был образцом гармонически развитой личности.
Таким он и запомнился. И таким он встает со страниц своих замечательных книг, которым суждена вечная жизнь.
Владимир Пименов
Срочный фрахт
1
В Константинополе, едва «Мэджи Дальтон» отдала якорь на середине рейда и спустила с правого борта скрипящий всеми суставами ржавый трап, к нему подвалил каик. Турецкий почтальон, у которого засаленный хвостик фески свисал на горбатый потный нос, поднялся по дрожащим ступенькам и подал телеграмму.
Капитан Джиббинс сам принял ее на верхней площадке трапа, черкнул расписку, сунул почтальону пиастр и направился в свою каюту. Там он, не торопясь, набил трубку зарядом «Navy Cut», разжег, пыхнул несколько раз пряным дымом и разорвал узкую голубую ленточку, склеивающую края бланка.
Телеграмма была от хозяина из Нью-Орлеана. Хозяин извещал, что компания «Ленсби, Ленсби и сын», которая зафрахтовала «Мэджи», настаивает на быстрейшей погрузке в Одессе и немедленном выходе обратно, так как предвидится быстрый спрос на жмыховые удобрения, за которыми и шла «Мэджи» в далекую Россию.