Отогнав эту мысль, она протянула руку за бумагой, которую Уотт начал аккуратно свёртывать.
— Погодите, — сказал Сен — Сир, выпятив нижнюю губу. — А как насчёт пункта, дающего нам исключительное право на следующую пьесу Мартина?
Уотт перестал свёртывать документ, и режиссёр немедленно этим воспользовался.
— Что бы он там ни накропал, я сумею сделать из этого новый фильм для Диди. А, Диди? — Он погрозил сосискообразным пальцем прелестной звезде, которая послушно кивнула.
— Там будут только мужские роли, — поспешно сказала Эрика. — К тому же мы обсуждаем расторжение контракта, а не права на пьесу.
— Он дал бы мне это право, будь он здесь! — проворчал Сен — Сир, подвергая свою сигару невообразимым пыткам. — Почему, почему все ополчается против истинного художника? — Он взмахнул огромным волосатым кулаком. — Теперь мне придётся обламывать нового сценариста. Какая напрасная трата времени! А ведь через две недели Мартин стал бы сен — сировским сценаристом! Да и теперь ещё не поздно…
— Боюсь, что поздно, Рауль, — с сожалением сказал Уотт. — Право же, бить Мартина сегодня в студии вам всё — таки не следовало.
— Но… но он ведь не посмеет подать на меня в суд. В Миксо — Лидии…
— А, здравствуйте, Ник! — воскликнула Диди с сияющей улыбкой. — Зачем вы прячетесь за занавеской?
Глаза всех обратились к оконным занавескам, за которыми в этот миг с проворством вспугнутого бурундука исчезло белое как мел, искажённое ужасом лицо Никласа Мартина. Эрика торопливо сказала:
— Но это вовсе не Ник. Совсем даже не похож. Вы ошиблись, Диди.
— Разве? — спросила Диди, уже готовая согласиться.
— Ну, конечно, — ответила Эрика и протянула руку к документу. — Дайте его мне, и я…
— Стойте! — по — бычьи взревел Сен — Сир.
Втянув голову в могучие плечи, он затопал к окну и отдёрнул занавеску.
— Ага, — зловещим голосом произнёс режиссёр. — Мартин!
— Ложь, — пробормотал Мартин, тщетно пытаясь скрыть свой рождённый стрессом ужас. — Я отрёкся.
Сен — Сир, отступив на шаг, внимательно вглядывался в Мартина. Сигара у него во рту медленно задралась кверху. Губы режиссёра растянула злобная усмешка.
Он потряс пальцем у самых трепещущих ноздрей драматурга.
— А, — сказал он, — к вечеру пошли другие песни, э? Днём ты был пьян! Теперь я всё понял. Черпаешь храбрость в бутылке, как тут выражаются?
— Чепуха, — возразил Мартин, вдохновляясь взглядом, который бросила на него Эрика. — Кто это сказал? Всё — ваши выдумки! О чём, собственно, речь?
— Что вы делали за занавеской? — спросил Уотт.
— Я вообще не был за занавеской, — доблестно объявил Мартин. — Это вы были за занавеской, вы все. А я был перед занавеской. Разве я виноват, что вы все укрылись за занавеской в библиотеке, точно… точно заговорщики?
Последнее слово было выбрано очень неудачно — в глазах Мартина вновь вспыхнул ужас.
— Да, как заговорщики, — продолжал он нервно. — Вы думали, я ничего не знаю, а? А я всё знаю! Вы тут все убийцы и плетёте злодейские интриги. Вот, значит, где ваше логово! Всю ночь вы, наёмные псы, гнались за мной по пятам, словно за раненым карибу, стараясь…
— Нам пора, — с отчаянием сказала Эрика. — Мы и так еле — еле успеем поймать последнего кари… то есть последний самолёт на восток.
Она протянула руку к документу, но Уотт вдруг спрятал его в карман и повернулся к Мартину.
— Вы дадите нам исключительное право на вашу следующую пьесу? — спросил он.
— Конечно, даст! — загремел Сен — Сир, опытным взглядом оценив напускную браваду Мартина. — И в суд ты на меня не подашь, не то я тебя вздую как следует. Так мы делали в Миксо — Лидии. Собственно говоря, Мартин, вы вовсе и не хотите расторгать свой контракт. Это чистое недоразумение. Я сделаю из вас сен — сировского сценариста, и всё будет хорошо. Вот так. Сейчас вы попросите Толливера разорвать эту бумажонку. Верно?
— Конечно, нет! — крикнула Эрика. — Скажи ему это, Ник!
Наступило напряжённое молчание. Уотт ждал с настороженным любопытством. И бедняжка Эрика тоже. В её душе шла мучительная борьба между профессиональным долгом и презрением к жалкой трусости Мартина. Ждала и Диди, широко раскрыв огромные глаза, а на её прекрасном лице играла весёлая улыбка. Однако бой шёл, бесспорно, между Мартином и Раулем Сен — Сиром.
Мартин в отчаянии расправил плечи. Он должен, должен показать себя подлинным Грозным — теперь или никогда. Уже у него был гневный вид, как у Ивана, и он постарался сделать свой взгляд зловещим. Загадочная улыбка появилась на его губах. На мгновение он действительно обрёл сходство с грозным русским царём — только, конечно, без бороды и усов. Мартин смерил миксо — лидийца взглядом, исполненным монаршего презрения.
— Вы порвёте эту бумажку и подпишете соглашение с нами на вашу следующую пьесу, так? — сказал Сен — Сир, но с лёгкой неуверенностью.
— Что захочу, то и сделаю, — сообщил ему Мартин. — А как вам понравится, если вас заживо сожрут собаки?
— Право, Рауль, — вмешался Уотт, — попробуем уладить это, пусть даже…
— Вы предпочтёте, чтобы я ушёл в «Метро — Голдвин» и взял с собой Диди? — крикнул Сен — Сир, поворачиваясь к Уотту. — Он сейчас же подпишет! — И, сунув руку во внутренний карман, чтобы достать ручку, режиссёр всей тушей надвинулся на Мартина.
— Убийца! — взвизгнул Мартин, неверно истолковав его движение.
На мерзком лице Сен — Сира появилась злорадная улыбка.
— Он у нас в руках, Толливер! — воскликнул миксо — лидиец с тяжеловесным торжеством, и эта жуткая фраза оказалась последней каплей. Не выдержав подобного стресса, Мартин с безумным воплем шмыгнул мимо Сен — Сира, распахнул ближайшую дверь и скрылся за ней.
Вслед ему нёсся голос валькирии Эрики:
— Оставьте его в покое! Или вам мало? Вот что, Толливер Уотт: я не уйду отсюда, пока вы не отдадите этот документ. А вас, Сен — Сир, я предупреждаю: если вы…
Но к этому времени Мартин уже успел проскочить пять комнат, и конец её речи замер в отдалении. Он пытался заставить себя остановиться и вернуться на поле брани, но тщетно — стресс был слишком силён, ужас гнал его вперёд по коридору, вынудил юркнуть в какую — то комнату и швырнул о какой — то металлический предмет. Отлетев от этого предмета и упав на пол, Мартин обнаружил, что перед ним ЭНИАК Гамма Девяносто Третий.
— Вот вы где, — сказал робот. — А я в поисках вас обшарил всё пространство — время. Когда вы заставили меня изменить программу эксперимента, вы забыли дать мне расписку, что берёте ответственность на себя. Раз объект пришлось снять из — за изменения в программе, начальство из меня все шестерёнки вытрясет, если я не доставлю расписку с приложением глаза объекта.
Опасливо оглянувшись, Мартин поднялся на ноги.
— Что? — спросил он рассеянно. — Послушайте, вы должны изменить меня обратно в меня самого. Все меня пытаются убить. Вы явились как раз вовремя. Я не могу ждать двенадцать часов. Измените меня немедленно.
— Нет, я с вами покончил, — бессердечно ответил робот. — Когда вы настояли на наложении чужой матрицы, вы перестали быть необработанным объектом и для продолжения опыта теперь не годитесь. Я бы сразу взял у вас расписку, но вы совсем меня заморочили вашим дизраэлевским красноречием. Ну — ка, подержите вот это у своего левого глаза двадцать секунд, — он протянул Мартину блестящую металлическую пластинку. — Она уже заполнена и сенсибилизирована. Нужен только отпечаток вашего глаза. Приложите его — и больше вы меня не увидите.
Мартин отпрянул.
— А что будет со мной? — спросил он дрожащим голосом.
— Откуда я знаю? Через двенадцать часов матрица сотрётся и вы снова станете самим собой. Прижмите — ка пластинку к глазу.
— Прижму, если вы превратите меня в меня, — попробовал торговаться Мартин.
— Не могу — это против правил. Хватит и одного нарушениям — даже с распиской. Но чтобы два? Ну, нет. Прижмите её к левому глазу…
— Нет, — сказал Мартин с судорожной твёрдостью. — Не прижму.
ЭНИАК внимательно поглядел на него.
— Прижмёте, — сказал робот наконец. — Не то я на вас топну ногой.