Теперь я дал зарок не пить — и не пью.
Вот представьте себе: я в голубом нейлоновом костюме и в галстуке ручной вышивки выхожу в мезозойскую эру с большим пистолетом сорок четвертого калибра в одной руке, недопитой бутылкой джина в другой и с выражением угрюмой решимости на лице, готовясь нагнать страху на динозавра, весящего примерно в двести раз больше меня. Представили?
Жарко было до ужаса. Жарко, влажно и очень, очень душно, а воздух казался на вкус каким — то странным. Я пожалел, что не оставил костюм в лаборатории. И себя в нем. Меня словно посадили в ванну. Какой — то муравей, что ли, величиной со спаниеля подобрался к моей ноге и стал нюхать, а потом я всадил в него пулю, чуть — чуть не задев собственный большой палец. Отдача едва не вывихнула мне кисть, а поскольку никаких индустриальных шумов вокруг не было, выстрел прозвучал так, словно земной шар разлетелся вдребезги.
Надо мной пролетел птеродактиль. За ним последовало еще несколько. Лес был мокрым, полным испарений, изобиловал самыми разными растениями невообразимой раскраски. Он гудел — и совсем не так, как гудят наши леса. Сообразительный ботаник мог бы разбогатеть, наладив импорт цветов из этой естественной оранжереи назад, в настоящее.
Назад! Господи, до этого «назад» были миллионы лет! Я вытер лоб рукавом и узнал, что мокрая материя плохо стирает пот, а потому отпил из бутылки порядочный глоток джина, который совсем меня не охладил, но зато очень подбодрил.
Из зарослей появилось маленькое чудовище, какого мне не доводилось видеть в книгах моего детства, и прошло мимо меня, оскалив бесчисленные зубы, но я не стал стрелять. Правда, в кармане у меня были запасные патроны, но эта зверушка ничего плохого мне не делала и по — своему — по — кровожадному — выглядела даже очень мило.
И ни одного большого динозавра вокруг. Ни единого!
Еще одно маленькое чудовище, по — видимому, менее дружелюбное, чем первое, или, наоборот, более (это уж как посмотреть!), подобралось ко мне настолько близко, что я дрожащей рукой всадил ему в грудной сегмент три пули. Выстрелы прогремели оглушительно, но не вызвали никакого эха. Зверушка заверещала, пьяно закачалась (ах, как я понимаю тебя, приятель!), перекувыркнулась и забилась в судорогах.
И тут что — то тронуло меня за плечо. Я повернулся с такой быстротой, что чуть было не свалился и едва не всадил в него пулю, как вдруг обнаружил, что передо мной стоит собрат — человек в легком комбинезоне и глядит на меня весьма неодобрительно.
— Кто вы такой? — взвизгнул я.
Он протянул руку ладонью вверх.
— Ваш охотничий билет, пожалуйста.
— Что?
— Охотничий билет.
На этот раз он обошелся без «пожалуйста», но явно намеревался поставить на своем.
Я пожал плечами.
— Не понимаю, о чем вы говорите. И вообще — что здесь происходит?
— В таком случае пройдемте, — приказал он сурово. И я вдруг понял, на кого он смахивает. На полицейского, конечно.
Я прицелился в него из пистолета.
— Простите, — сказал я, — но прежде мне надо кончить кое — какие дела.
Он пошевелил рукой, я почувствовал резкую боль в запястье, пистолет выпал у меня из пальцев и исчез в чаще гигантских папоротников. Я нырнул за ним и ощутил пониже спины прикосновение подошвы. Моя голова утонула в перистых листьях, я извернулся и приготовился встретить его нападение. Мысли у меня мешались, но в левой руке я по — прежнему сжимал бутылку.
Однако он и не думал на меня нападать, а просто стоял, широко расставив ноги, и поигрывая какой — то блестящей штукой, похожей на свернутую в спираль трубку.
— Назовите себя и вашу временного станцию, — приказал он. Веселью и забавам пришел конец: его глаза сузились в щелочки — самый верный признак.
Я попробовал встать на ноги, но волна энергии, исходившая из трубки (то есть я так полагаю, но я ее не видел), снова сбила меня на землю. Ого!
— Уэбб Уильямс, — сказал я. — А вы кто такой, сэр?
— Джок Пласта, егерь этого заповедника.
— А, — сказал я. — Да, конечно. Что, черт побери, все это означает?
Он нахмурился.
— Временная станция?
— Центральный вокзал, — сказал я наугад.
— Мне неизвестен… — он замолчал. — Вы из какого года?
— Из тысяча девятьсот восьмидесятого. — Я уже начал кое — что соображать.
— На этой временной станции охотничьи билеты не выдаются, — сказал он сурово.
— Я не охотник.
— Но вы охотились, — объявил он, указывая на двух мертвых зверушек, которых я застрелил.
— Я очутился здесь, — сказал я, — для того, чтобы… Впрочем, вы все равно не поверите. Чтобы помешать бронтозавру бесчинствовать в моем родном городе. Он вылез из времясместителя Мейсона Догерти. И я из него вылез.
Лицо егеря внезапно смягчилось, и он утратил сходство с полицейским.
— Мейсон Догерти?! — произнес он с благоговением.
— Вот именно. А вы что, слышали про старого хрыча?
— Конечно! Любой школьник знает, кто такой великий Мейсон Догерти, изобретатель времясместителя, вечного двигателя и электричества.
— Электричество изобрел Эдисон, — заметил я.
— Неужели? — удивился он и помог мне встать.
Это было похоже на дело. Он почистил мой костюм.
— Не хотите ли? — спросил я, протягивая бутылку.
Он отказался, а я отхлебнул джина. Терпеть не могу пить в одиночку, но пью. Затем я в общих чертах объяснил егерю ситуацию, после чего он в общих чертах объяснил ситуацию мне. Насколько я понял, поздний мезозой использовался охотниками будущего в качестве охотничьего заповедника. Собственно говоря, почему бы и нет? В том времени, откуда он явился, дичи на Земле для пустой забавы не осталось. Именно этим, по его словам, и объяснялось исчезновение динозавров — с ними произошла та же история, что и с американскими бизонами.
— Ну что ж, — сказал я, когда он договорил.
Я допил джин и швырнул бутылку в папоротники. Егерь навел на нее трубку, и она исчезла в облачке пара.
— Я присмотрю, чтобы бронтозавр не влез в аппарат профессора Догерти, — обещал он.
— Буду вам очень благодарен, — воскликнул я с глубоким чувством.
— Очень удачно, что я оказался тут, — заметил егерь. — Ведь до того болота, где водятся бронтозавры, больше километра. Профессор Догерти не учел вращения Земли. Впрочем, он же только приступил к исследованиям.
— Да, конечно, — сказал я и подумал, что из — за этого дурацкого километра мне пришлось бы навсегда остаться в мезозое. И сразу предпочел забыть об этом.
— Я отошлю вас назад с помощью моего собственного времясместителя, — сказал егерь.
— Вот и чудесно.
Пожалуй, и правда, чем совершеннее техническое приспособление, тем оно меньше. Во всяком случае, времясместитель этот был чуть больше транзисторного приемника. Егерь повертел рукоятки, попрощался со мной, и я очутился в лаборатории Догерти.
Догерти удивленно посмотрел на меня. Я протянул ему пистолет, который он взял с некоторой растерянностью.
— Ну, о своем динозавре можете не беспокоиться, — сказал я.
— О динозавре? — повторил он, словно первый раз в жизни услышал это слово. — О каком динозавре? Что вы говорите? Кто вы такой?
Догерти посмотрел на пистолет, и я сообразил, что ничего этого не случилось и мне тут делать нечего.
— Ну, неважно, — сказал я, поворачиваясь.
— Погодите. Вы, по — моему, были моим студентом? — спросил он.
— Это всем кажется, — сказал я и ушел.
Снаружи был тихий день. Нигде ничего.
Томас Шерред. Попытка
В аэропорту капитана ждала штабная машина. Она рванулась с места и долго неслась по разным шоссе. В узкой тихой комнате сидел прямой, как палка, генерал и ждал. У нижней ступеньки металлической лестницы, льдисто отсвечивающей в полумраке, стоял наготове майор. Взвизгнули шины, машина резко остановилась, и капитан бок о бок с майором кинулись вверх по лестнице. Никто не произнес ни слова. Генерал поспешно встал, протягивая руку. Капитан одним движением открыл полевую сумку и вложил в генеральскую руку толстую пачку бумаг. Генерал поспешно пролистал их и отдал майору отрывистое распоряжение. Майор исчез; из коридора донесся его резкий голос. В комнату вошел человек в очках, и генерал протянул ему бумаги. Человек в очках начал перебирать их дрожащими пальцами. По знаку генерала капитан вышел из комнаты, на его усталом молодом лице играла гордая улыбка. Генерал принялся барабанить пальцами по черной глянцевитой крышке стола. Человек в очках отодвинул в сторону полуразвернутые карты и начал читать вслух.