Так прошло полгода. Ферида привыкла к станичной жизни и даже подружилась с Акулиной. Черкешенка не знала, какие отношения связывали ее новую подругу с Гордеем в прошлом. Она решила, что раз уж ее возлюбленные рассказал Акулине всю правду об ней, то ей можно доверять. Казачка же была очень рада увидеть, что Ферида некрасива и стыдлива. Первое было хорошо, потому что Акулина объективно была привлекательнее черкешенки, второе же было просто замечательно, потому что Гордей не любил холодность и скованность в женщине.
Акулина была права. Эти полгода Гордей мучился, причем не столько из-за того, что не был близок с Феридой, сколько из-за ее равнодушия к нему. Девушка старалась не оставаться с ним наедине, не отвечала на его пылкие признания, не разрешала ему дотрагиваться до нее, только изредка дарила короткий поцелуй. Гордею казалось, что черкешенка холодна к нему и то в ее невозмутимой душе нет ни капли любви к нему. На самом деле Ферида просто от природы была скромна и робка с мужчинами. К тому же чувство долга и религия не давали ей покоя ни днем ни ночью. Однако Гордей со свойственным ему эгоизмом отказывался понимать ее.
И вот, спустя полгода после приезда в Малиновку, казак раздраженно сказал Фериде:
- Милая, сколько это еще будет продолжаться?
- Ты о чем, Гордей? - вопросительно подняла брови черкешенка.
- Я о нас. О нас с тобой. Ферида, то, как мы живем, - ненормально.
- Я не понимаю тебя, - неясно пробормотала девушка, потупив взор и смущенно отвернув от него голову.
- Да все ты понимаешь! Смотри на мня! - почти выкрикнул Гордей, рывком разворачивая ее к себе и разок сильно встряхнув ее так, что хрупкая черкешенка едва удержалась на ногах. - Ты думаешь, что если надела мужскую одежду, то перестала быть для меня женщиной?! Нет! Ферида, я тебе не пацан сопливый, которому нервы трепать сам Бог велел. Я ждал тебя год после побега из Турции и еще полгода здесь, в станице. Сколько ты еще будешь меня мучать?
- Гордей, я... Ну, я же тебе говорила...
- Да, говорила. Говорила про долг, про религию. Но зачем ты тогда решила уехать со мной?
- Что ты хочешь? - сдавленно спросила Ферида.
- Я хочу, чтобы ты наконец-то приняла решение. Я так понял: ты не можешь выйти за меня замуж из-за религии, а жить не с мужем - из-за своей чести. Так вот, тебе придется выбрать что-то одно.
- Гордей, ты что говоришь?! - не на шутку встревожилась Ферида. - Как я могу отказаться от этого?!
- Как-нибудь придется на это решиться. Либо ты принимаешь христианство и идешь со мной под венец, либо я овладею тобой сегодня же ночью. Мне, в общем-то, все равно, что ты выберешь. Времени у тебя до вечера.
Сказав это, казак повернулся и ушел, оставив Фериду умирать от стыда и отчаяния. Какими бы жестокими ни были его слова, черкешенка понимала, что они справедливы. Но как выбрать между честью и религией?
У выхода из шатра Гордей столкнулся с Порфирием. Старый разбойник хотел было побранить молодого атамана за его слова и отношение к Фериде, но казак опередил его и начал первый:
- Порфирий, я принял решение. Пора заканчивать эти игры: переодевания Фериды мальчиком и нашу непорочную любовь. Я предоставил ей выбор: она может либо покреститься и выйти за меня замуж, либо остаться мусульманкой и жить со мной как любовница. Если же она до сегодняшнего вечера не выберет между религией и честью, решать эту проблему придется мне одному.
- И что же ты собираешься делать? Силой возьмешь ее? Или, может, силком потащишь в церковь и принудишь принять христианство?
- Нет, Порфирий, - покачал головой Гордей. - Я заставлять ее не буду. Я не могу неволить женщину, которую люблю. Поэтому я решил, что если Ферида так и не сможет пожертвовать ни религией, ни своей честью, то я завтра же отвезу ее в Черкессию.
- Молодец, Гордей! - с улыбкой отвечал старый разбойник, довольный тем, что его молодой друг принял единственно правильное решение и при любом раскладе поступит благородно. - Эх, видел бы тебя сейчас твой дед! Ей Бог, Ермолай гордился бы тобой...
Ферида не выходила на улицу до самого вечера. Раздираемая мучительными мыслями, она не могла найти себе места и нервно ходила взад-вперед по шатру. В конце концов девушка забилась в самый дальний, темный угол и залилась слезами. Она не заметила, как вошел Гордей. Молодой человек приблизился к возлюбленной, сел на землю рядом с ней и нежно обнял. Сердце парня разрывалось от жалости и любви, и он всеми силами старался успокоить девушку.
- Тише-тише... Не плачь, моя красавица... - приговаривал казак, поглаживая ее угольно-черную голову и крепко прижимая к себе маленькое, сотрясаемое рыданиями тельце.
- Гордей, я... Я люблю тебя... - она сказала это очень тихо, но он ее услышал. Гордей замер и, казалось, даже не дышал, чтобы не спугнуть робкое счастье, которое наконец вплотную приблизилось к ним.
- Гордей, я не могу без тебя, - все тем же полушепотом продолжала Ферида, сдерживая слезы.
- Я тоже, милая. Но почему же ты тогда плачешь? Мы будем счастливы, потому что любим друг друга. Тебе осталось только выбрать, как мы будем жить дальше.
- Любимый, но как же я могу...? - забормотала черкешенка. - Что же мне делать? Что выбрать?
- Я думаю, тебе надо принять христианство. Во-первых, казаки не принимают какие бы то ни было другие религии. Мусульманка никогда не станет для них своей. Согласись, надо находить общий язык с теми, с кем живешь. И во-вторых, у на когда-нибудь родятся дети. Кем они будут? Христианами или мусульманами? Как мы будем их воспитывать? По Библии или по Корану? Ферида, милая, ты же и сама понимаешь, что нам будет очень тяжело ужиться и с окружающими, и друг с другом, если ты будешь продолжать исповедовать ислам.
- Гордей... Я не могу... - еле слышно пролепетала девушка, дослушав его, - Как... как можно поменять веру? Это же часть тебя, часть твоей жизни. Это все равно что поменять родителей... Я не откажусь от ислама.
- Ладно, - вздохнул Гордей. - В конце концов ты имеешь право сделать такой выбор, и я готов его принять. Конечно, буде непросто, но ради тебя я готов пойти против всей станицы. Клянусь, никто из казаков никогда не попрекнет тебя твоей религией.
- А дети?
- А дети, уж не обессудь, будут христианами. Им жить здесь, в России, а не в Черкессии. Поэтому и воспитывать их мы будем, как казаков.
Ферида молча кивнула.
- Значит, ты выбрала ислам... - продолжал Гордей. - Что ж, тогда тебе придется забыть про свою девичью честь.
Черкешенка вздрогнула. Отказавшись стать его женой, она выбрала для себя роль любовницы. Сердце сжалось в груди Фериды. Каждую ночь Гордей грезился ей во сне, она мечтала о нем и наслаждалась каждым поцелуем с ним. Но мысль, что ей придется стать кем-то вроде наложницы в гареме, вызывало в ней неприязнь и протест.
Во время всего их разговора Гордей нежно обнимал ее за худенькие плечи, но не как любимую женщину, а как маленькую девочку, которую надо успокоить. Сейчас же его объятия стали совсем другими. Молодой человек чувствовал, как его возлюбленная дрожит и сжимается под его руками, вздрагивает даже от самых легких и нежных ласк. На сердце у Гордея было неспокойно. Глубоко в душе атаман понимал, что собирается сделать что-то нехорошее, о чем потом не раз пожалеет. Эти чувства вынуждали его говорить, оправдываться то ли перед ней, то ли перед самим собой, то ли перед каким-то высшим судьей.
- Ферида, милая моя, красавица... Ты же понимаешь, что это нужно. Мы не можем больше жить как прежде. Уже пора на это решиться... Пойми, ведь я это сделаю не просто из-за того, что мне хочется. Без этого нельзя... Ты думай о том, что когда-то это должно будет произойти. Так почему не сейчас? Для нас это единственный шанс остаться вместе... Ты знай, что я люблю тебя и никогда не обижу. Я не сделаю тебе ничего плохого. У меня у самого сердце на части рвется, когда думаю, что могу причинить тебе боль... Ты мне только скажи, что веришь мне, что согласна стать моей...
А Ферида с ужасом понимала, что не согласна. Да, не согласна, несмотря на то что любит его. У девушки хватило сил посмотреть прямо в глаза атаману и сказать: