– Да, а в чём дело? – спросил он, хотя уже всё понял.
Верноруб показал постановление на обыск и сразу предложил:
– Марк, давайте пo-хорошему чтоб мы вам тут все полы в квартире не ломали. Где вторая половина денег Любы?
Марк молчал. Частыми и гулкими ударами ухало сердце.
– Молчать нет смысла. Цыганка нам уже всё рассказала. В деталях и подробностях. Есть и другие свидетели. Где две с половиной тысячи рублей? – нажимал Верноруб.
Марк вспомнил курящих цыган в доме Любы в момент передачи денег. Отметил, что следователю известна точная сумма – две с половиной тысячи, – и понял: уходить в отрицание бесполезно.
«Против моих показаний – показания Любы, её родственников, деньги, которые они всё равно найдут. Да и Володю они расколют, если уже не раскололи. Он подтвердит передачу денег. Выхода нет…» – молнией пронеслось в мозгу.
И, поскольку особо прятать деньги он не собирался, молча показал на антресоль. Пакет с ними можно было просто достать рукой, что Верноруб и сделал.
– Зовите соседей, понятых, – кивнул он милиционерам. Они исчезли и вернулись нескоро – народ ещё спал.
Пересчитали деньги, переписали номера купюр – все две с половиной тысячи рублей были на месте. Потом произвели беглый обыск. Обернувшись к Марку, Верноруб взглянул на настенные часы, которые показывали девять ноль-ноль, и как будто между прочим бросил:
– Одевайтесь, Марк Захарович. Вам придётся проехать с нами.
Одевался второпях. При этом не заметил, как воротник его синей рубашки зацепился одним концом за воротник серого рабочего костюма, а второй конец воротника торчал вверх, словно крыло мотылька.
Обнял жену. Вдохнул её запах. Посмотрел в глаза. В них – немой вопрос и кричащий ужас.
Его под руку вывели во двор и усадили на заднее сиденье одной из двух машин, на которых приехали Верноруб и его команда.
«Всё… конец, – мелькнула мысль. – За что? Пытался спасти попавшую в беду женщину? Чужую боль чувствовал сильнее своей? Ведь потому и пошёл в адвокатуру. За то, что пытался быть таким, как отец?.. – Перед взором Марка возникло родное лицо отца. – Эх, папа, папа! Что я натворил?! Я знаю, как беспредельно ты меня любишь. Как переживаешь за любой пустяк, происходящий со мной. А тут… Я даже не могу представить, что будет с тобой, когда узнаешь, что я арестован. Молю только об одном: Боже, дай тебе силы пережить это!»
Вдруг всё вокруг исчезло. Нет ни машины, ни сдавивших его с обеих сторон милиционеров, нет никого… Всё исчезло, кроме отца, смотрящего ему глаза в глаза…
Отец хоть и происходил из крестьян, но основную часть своей жизни проработал сапожником в небольшом украинском городке Дубны. Имел обширную клиентуру не только потому, что хорошо чинил и шил обувь, но и потому, что был он необыкновенно добрым и светлым человеком.
В то время не существовали многочисленные сейчас фонды милосердия. И, уже будучи взрослым, Марк понял, что его отец – в единственном числе – был реальным, хоть и неформальным фондом милосердия в их городке.
Минимум раз в месяц, услышав звонок и открывая дверь, Марк видел перед собой незнакомых людей с одним и тем же вопросом:
– Простите, Захар Натанович здесь живёт?
– Здесь. Проходите.
Отец поднимался навстречу незваным гостям:
– Я Захар Натанович. Что случилось?
– На Школьной… старый Рабинович, вы его знаете?
– Нет. Не знаю.
– Так он тяжело болен. А родственников нет, ухаживать некому. Сказали люди, вы поможете.
– Понятно. Адрес?
Отец тут же забирает половину денег из дома, обходит соседей, уважавших его и дававших, кто сколько может. Нанимает сиделку, покупает лекарства – делает всё возможное и невозможное, чтобы помочь незнакомому человеку.
Через пару месяцев снова звонок в дверь:
– Простите, Захар Натанович здесь живёт?
– Здесь. Что случилось?
– На Загородной сегодня умерла одинокая старушка. Хоронить некому.
– Адрес?
Порядок тот же: деньги из дому, сбор по соседям, организация похорон неизвестной старушки. И так по несколько раз в году.
Марк понимал, что такая благотворительность в первую очередь была результатом потребности души. Производным трудно прожитой жизни. Отец никогда не задумывался, почему это делает. Это было как пить воду и есть хлеб.
Немаловажную роль в этом сыграла и его религиозность.
«И совсем не такая уж плохая штука эта религия, – иногда размышлял Марк. – Нам столько лет внушают, что религия – опиум для народа. А на самом деле ничему плохому она не учит. Только хорошему. Учит ты-ся-че-ле-тиями!»