Впервые Изабел заговорила с ним через четыре дня. Это было так банально, она понимала сама, но ей действительно хотелось знать, как у него дела. Испугалась, когда на том конце телефона наступила тишина, и уже хотела начать ругать себя за то, что всё испортила, но Дэнни вновь заговорил, и девушка почувствовала, что он улыбается. Вдруг очень остро ощутила то, что скучала по его улыбке. Захотелось слышать её отголоски в этих звонках, в этих разговорах, и Бел стала отвечать, не просто обещанной тишиной, ей захотелось стать частью тех историй, что слушала вечерами, прижав поближе телефон, боясь пропустить хоть слово. Они с Дэнни говорили о многом, никогда не касаясь болезненных тем. Могло показаться, что эти звонки и многочасовые разговоры не имели никакого смысла, но эти двое полностью выкладывали в них себя друг другу. Изабел уже не могла сказать, что поднимала трубку только из-за обещания, теперь ей самой были необходимы их беседы, она каждый раз ждала вечера, она ждала звонка. Поняла, что совсем не представляла себе вечер без такого уже родного голоса.
На седьмой день начала тосковать, но не просто, она тосковала по человеку, занимавшему теперь все её мысли, но знала, что увидеться было еще нельзя. Не заметила, как получилось, что сама набирала его номер, расхаживая по комнате из угла в угол. Не на шутку перепугала Дэнни этим своим неожиданным звонком и тем, что из-за волнения молчала, совсем не могла произнести ни слова. Переживая и смущаясь, всё же пересилила себя и еле слышно попросила его прислать ей свою фотографию. В этот момент почти оглушило пронзительностью наступившей тишины в телефонной трубке, которой Бел так боялась в их общении, стало так неловко, ведь просьба была ужасно глупой. Мысленно уже сокрушалась, что решила позвонить, ведь могла отправить свою просьбу сообщением, и не пришлось бы сгорать со стыда. Хотелось провалиться сквозь землю, уже собралась пробормотать извинение и повесить трубку, но в этот момент Дэнни вдруг засмеялся, как-то совсем не обидно, так, что захотелось смеяться вместе с ним, и она не стала сдерживаться, чувствуя облегчение. Отсмеявшись, он прошептал: «Сейчас», бросив напоследок «Неприличных фотографий не жди, я хороший мальчик», отключился, а Бел так и сидела с глупой улыбкой на лице, сжимая телефон в руках, и ждала, пока незатейливая мелодия не оповестила о приходе нового сообщения. Даже перехватило дыхание, когда открыла фотографию, с которой на девушку смотрели добрые улыбающиеся глаза человека, который, казалось, маленькими частями похищал её сердце.
Они так и продолжали ежедневно созваниваться, но теперь Изабел не ждала звонка Дэнни, если ей было необходимо услышать его голос, она просто набирала его номер, не боясь показаться назойливой. Исчезли из общения скованность и неловкость, которые сама себе успела придумать до этого и поставить стеной между ними. Бел становилось всё комфортнее с этим человеком, казалось, что он всегда рядом с ней, что бы ни делала, куда бы ни шла, была уверена в его поддержке, в его незримом присутствии. Сама смеялась при мысли о том, что это самая милая мания преследования, которая могла у кого-либо развиться.
В один из дней Дэнни позвонил, когда девушка возвращалась из магазина с тяжёлыми пакетами и не могла остановиться, чтобы спокойно поговорить, не боясь замёрзнуть на улице, поэтому кое-как дотянулась до телефона в кармане, нажала на ответ входящего вызова и, в надежде, что будешь услышана, чуть громче обычного произнесла: «Я тут». Со стороны, если бы кто-то увидел её, могла сойти за душевнобольную, но улыбалась, понимая, что это не болезнь, это как раз лечение. Потом Дэнни смеялся, что Изабел очень мило шуршала пакетами и фырчала точь-в-точь как ёж, но она отчётливо слышала, как за этим смехом он пытался спрятать промелькнувшую тревогу, недовольство тем, что она в одиночку продолжала тащить не только тяжёлые пакеты, но и свою жизнь, держа его на расстоянии от себя. Время принимать важные решения наступило, но, даже зная, какими они будут, Бел не могла избавиться от сковывавшего её страха, но и оттягивать больше это не могла.