Вспышки фотоаппаратов ослепляли. Криминалисты делали свое дело, два молоденьких и, как я знал, глуповатых детектива, которых специально поставил на это дело Сэм, расспрашивали меня о произошедшем: что я знал, что видел, где был. Я, уже переодевшийся в сухую одежду, сидел посреди полупустой комнаты и, как в тумане, пытался отвечать на их вопросы. Мне не приходилось разыгрывать шок, всё произошедшее действительно абсолютно разрушило мое душевное равновесие, я всё еще видел перед глазами совершенно безжизненное тело Ибби с почти черным в темноте пятном крови, расползшимся по одежде на ней. Я отвечал, как и договорились чуть ранее с Сэмом, приехавшим сюда следом за мной, чтобы помочь до приезда дежурных полицейских обыграть общую картину преступления, сделав ее еще более жуткой: был в командировке; приехал и застал тут этот кошмар; нет, Изабел тут не было; да, вот, во внутреннем кармане пальто мой билет на самолет; да, я ничего не трогал и сразу позвонил в полицию; нет, нам никто не угрожал; нет, она не была богата, немного драгоценностей и денег, конечно же, было; мы не жили здесь уже несколько месяцев, возможно, пришедшие не ожидали встретить хозяйку в пустующей столько времени квартире.
Поиски Изабел начались в тот же миг и громко освещались в средствах массовой информации - на поиски бросили все силы: вдруг кто-то что-то видел, кто-то что-то слышал, мог что-то рассказать, относящееся к этому делу. Но каждый понимал, что ищут уже не девушку, ищут тело. Пока вокруг разворачивалась бурная общественная и полицейская деятельность, оставалось затаиться. Много ли утопленниц в начале холодного апреля? Достаточно. Но всё было не то, мы же искали идеальную замену, чтобы никто даже при желании не смог подвергнуть всё происходящее сомнению.
Через два дня, глубокой ночью, мне позвонил Кори и сказал, чтобы я по скорому звонку детективов был готов ехать на опознание своей жены среди двух подходящих девушек, - всё было готово для трагической развязки истории одной несчастной семьи, поиски окончились. Через час я уже стоял посреди морга перед столом, на котором лежала трудно узнаваемая из-за долгого пребывания в воде девушка. Я отлично отыграл сдерживание даже не подступавших слез перед одним из заспанных детективов, которому пришлось подняться посреди ночи ради дела, переданного ему непосредственным начальником, бывшим другом этого несчастного вдовца, убивавшегося от горя, которым я и выглядел. После опознания и до похорон я был занят улаживанием бюрократических мелочей, которые должны были официально прекратить весь этот спектакль, закончившийся в тот момент, когда рабочие на кладбище стали засыпать гроб землей. Изабел умерла.
Сейчас, после похорон, мне было совершенно невыносимо в ее квартире. Нет, дело было не в том, что еще никто не делал здесь уборку, а в том, что в коробках, которые Бэл собрала, чтобы забрать с собой, почти не было истории, ее истории, одно лишь чужое прошлое, которое она доживала: фотографии давно минувших дней с изображенными на них давно ушедшими людьми; книги - старые, потертые, уютные даже, но словно выполнявшие роль не развлекательную, а бывшие убежищем, убежищем в прошлом, которое нельзя было вернуть. Я внимательно огляделся, ненавидя всю эту квартиру за то, что она была долгие годы тюрьмой для Ибби, вынужденной, но от этого не менее чудовищной, загоняющей раз за разом ее память в угол, когда нельзя было избавиться от болезненных картин того, что было утеряно. Я больше никогда не собирался здесь появляться, избавившись от этого места раз и навсегда, я собирался продать эту квартиру и забыть о ней, как о страшном сне, хотя это и был страшный сон, только приснившийся не мне. Я загрузил в багажник машины несколько коробок с книгами и фотографиями Изабел, не сумев оставить их там, и последний раз отъехал от этого проклятого дома, надеясь оставить здесь весь ужас, который пришлось пережить.
Последние дни выжали из меня почти все силы, черные провалы вокруг глаз и моя чрезмерная бледность, отражавшиеся в зеркале заднего вида, не были наигранными - я действительно съедал себя изнутри переживаниями, душа предательские слезы в зародыше, я боялся позволить себе быть слабым, боялся сорваться и действительно потерять контроль над своими эмоциями. Я должен был быть сильным, как никогда до этого, потому что моя собственная жизнь мне не принадлежала и висела на волоске, грозясь оборваться в любую минуту, лишив меня абсолютно всего.
Я вырулил на магистраль, ведущую из города, и еще около часа старался соблюдать скоростной режим, уговаривая себя не гнать, прежде чем, свернув с трассы и еще несколько раз пропетляв по проселочным дорогам, остановился у небольшого дома, скрытого от посторонних глаз за пышными елями, кольцом окружавшими участок. У входа была припаркована еще одна машина, Кори ждал меня внутри, я знал. Я прошел внутрь, недовольно сморщившись от стойкого больничного запаха, заставившего мое сердце заныть от тяжелых воспоминаний о том времени, когда заболела моя бабушка. Когда болезнь приходит в дом, он перестает пахнуть уютом, он начинает пахнуть как больница, порой отбирая надежду, что привычная обстановка или тепло семейного очага помогут восстановиться. Я боялся, боялся перестать верить. Шаг за шагом по полутемным коридорам погребенного тишиной дома я оказался перед приоткрытой дверью, откуда пробивался приглушенный свет. В кресле, опустив голову на подставленную руку, дремал Кори, рядом на столе стоял ночник, скрадывавший своим тусклым свечением углы комнаты, почти полную тишину которой нарушал мерный писк аппарата жизнеобеспечения, к которому была подключена Изабел. Моя милая Бэл, моя любимая Ибби, до сих пор не приходившая в сознание с того чертового дня, когда я вытащил ее на берег из ледяной воды. Она была ужасно бледной, лежала на кровати вся утыканная различными трубками и иголками, словно какая-то неживая кукла. Мне было больно смотреть на нее в таком состоянии, но я уже был рад, что оставался хоть какой-то шанс - у неё, у меня, у нас...
Друг пошевелился, проснувшись и открыв глаза, бросив взгляд сначала на мигающий монитор, а затем кивнув приветственно мне и оглядев комнату сонным взглядом, - после каждого дежурства Кори приезжал сюда и сменял одного из своих ребят, постоянно дежуривших у постели Изабел. Друг поднялся с кресла и, сказав, что будет в своей комнате, ободряюще похлопал меня по плечу и вышел в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь, будто кого-то мог разбудить хоть каким-либо шумом. Если бы это было так, то я собственными руками рушил бы стены и бил стекла в окнах, только бы моя Ибби очнулась, но она была всё такой же неподвижной... но хотя бы живой. Я опустился в освободившееся кресло, пытаясь собрать себя воедино из тысячи осколков, которыми и была сейчас моя жизнь. Впереди меня ждала еще не одна бессонная ночь, проведенная в попытках осознать всё произошедшее.