Всё, казалось, налаживалось, но я ещё не был готов забыть и отпустить эту историю, я болел ею, я сходил с ума… Я собирался свести с ума и виновника этой трагедии. И всё произошло бы гораздо быстрее, если бы мне не пришлось сбавить обороты: когда очнулась Изабел, я почти думать забыл о своём деле, на которое затратил столько сил, времени и техники. На первом месте для меня была моя любимая и время, которое я не хотел терять в разлуке с ней, даже ненадолго. Кори и ребята, видя мое состояние и то, что я с каждым днём истощал себя всё сильнее, с периодическим успехом насильно выгоняли меня из комнаты Ибби, когда она засыпала, но, прежде чем уйти спать самому, я вспоминал, что собирался сделать… и делал.
Мне не составило труда со всем имевшимся оборудованием и желанием к разрушению планомерно начать сводить с ума этого чёртового Дейва, которого, казалось, даже не мучала совесть за то, что они натворили. Телефонные разговоры Изабел, которые я так и не удалил, боясь, что это будет единственным, что у меня от неё останется, сослужили мне хорошую службу - кто же кроме самой Ибби смог бы напугать человека, который точно знал, что она мертва, потому что именно он и убил её. Страшнее этого голоса мне представлялась для этой твари лишь личная встреча с моей Ибби, о, я бы с удовольствием устроил себе такое зрелище в надежде на то, что прогнившее сердце Дейва не выдержит такого и просто остановится. Но я никогда бы себе не позволил вмешать в это свою любимую, я вообще собирался сделать всё от себя зависящее, чтобы она никогда больше не слышала ни этого проклятого имени, ни видела этого лица. Я хотел избавить её от него полностью, но больше всего страданий мне приносило осознание, что я никогда не смогу избавить её от их совместного прошлого, и это выжигало большую и уродливую дыру в моей душе.
Но хуже этого была лишь неописуемая жажда мести, которая, если бы не присутствие Ибби, уничтожила бы меня вовсе, не оставив во мне ничего человеческого. Я был близок к помешательству, но у меня был мой маяк, который посреди бушующего моря страстей и гнева, моего собственного гнева, освещал мне путь. Одна лишь улыбка могла спасти моё сердце и мою душу от полного разрушения. И, даже несмотря на то, что я вступил на опасный путь мести, которая могла поглотить и меня самого, я всё равно принял решение и не собирался идти на попятный. Да и, что уж скрывать, мне было приятно знать наверняка, что это чудовище страдает и мучается от мыслей о собственном безумии. Все эти звонки ниоткуда и в никуда были моим любимым детищем. Мне это почти ничего не стоило, а сколько удовольствия я получал от производимого эффекта даже сложно было описать. А иногда, подключаясь посреди ночи к телефону Дейва, я проверял сначала спит ли он и его тварь жена, а затем включал голос Изабел через динамик. Не сразу, но я добился нужного эффекта, это жалкое подобие человека было напугано так, что стало отключать свой телефон. Но он даже не подозревал, что мне это совершенно не мешало, а только подливало масла в огонь его собственного безумия, потому что он был уверен, что телефон тут ни при чём, а голос всё не прекращал его преследовать. Я почти перестал следить за ним лично, но порой ещё позволял себе насладиться издалека видом этого некогда лощёного, холёного урода, который сейчас вздрагивал от любого телефонного звонка. А то, как серело от ужаса его лицо, когда он слышал голос Изабел в трубке, приводило меня почти в детский восторг, хотелось смеяться, очень искренне, но очень зло…