У нас нет собственных детей, но мы воспитывали племянницу, дочь брата Поллукса, пока та не выросла. Принято считать, что дети однополых братьев и сестер бывают очень близки со своими тетями или дядями. Поллукс называет ее дочерью, а она его папой.
– У меня вести от Хетты, – сказал Поллукс.
Мое сердце подпрыгнуло. Я тоже привязалась к Хетте и думаю о ней как о нашей дочери, хотя и не нравлюсь ей. Поллукс увидел выражение моих глаз.
– Не паникуй, с ней все в порядке. Она не согласилась на эту роль.
– Ах, слава богу, роль казалась мне такой поверхностной.
Хетта бросила Институт искусств американских индейцев и работает официанткой в Санта-Фе[25]. Ее часто просят сняться в фильмах или видео, особенно когда город переполнен художниками и коллекционерами, посещающими Индейский рынок[26]. Я боюсь за нее, потому что она невероятно яркая, упрямая и немного дикая. Она дружит с Асемой.
– Сомневаюсь, что ее пригласили сниматься в порнофильме. Как бы то ни было, от роли она отказалась! Не волнуйся. Если бы она согласилась, я бы съездил за ней и привез домой.
Хетта не разговаривает со мной вот уже почти восемь месяцев, но, по крайней мере, общается с Поллуксом.
– Я знаю, ты так бы и поступил. Я ужасная мать.
– Не начинай, – погрозил пальцем Поллукс. – Вот, посмотри: я поймал шесть форелей.
Осень была такой теплой, что несколько ручьев все еще были открыты для ловли. Поллукс рыбачил с приятелем примерно в часе езды от дома, в Висконсине, и обычно приносил домой выпотрошенную одиннадцатидюймовую форель в мешке на молнии. Улов всегда был идеальный, и я заподозрила, что муж наведывается в один из тех туристических прудов с форелью, где установлены садки с рыбой, которую специально приставленные работники разделывают, как только та бывает выловлена, но он клянется, что это не так. Он спросил, что произошло в магазине. Я рассказала Поллуксу о книжном клубе женщин в кардиганах с практичными стрижками, которые купили книгу Марлона Джеймса «Черный леопард, красный волк» и полны решимости существовать в лихорадочно-мечтательной ауре ее повествования. С трудом сдерживая волнение, они читали друг другу понравившиеся отрывки.
– Какие-нибудь еще новости от Хетты?
– Больше никаких.
Я знала, что это неправда. И все же я откинулась назад и закрыла глаза. Мы с мужем давно договорились, что Поллукс готовит мясо, а я рыбу. Фирменные супы мы стряпаем по очереди. Я думала только о том, как буду готовить форель, а остальные мысли выбросила из головы. Надо выйти в сад и нарвать побольше петрушки, орегано, эстрагона и розмарина, которые уже должны были замерзнуть, однако прекрасно себя чувствуют под легким покрывалом сосновых иголок. Я мелко нарежу травы, нафарширую ими рыбу, добавлю чеснок, обжарю форель на сливочном масле. Морская соль, вино. Ах какою восхитительной она будет, эта форель с розовой мякотью, все еще сверкающая, словно река.
Так и оказалось.
После ужина мы отправились на прогулку. Яркий луч моего налобного фонарика прорезал пенисто-серую городскую тьму. Это была негустая, человеческая темнота, совсем не похожая на разрывающую сердце черноту севера. За спальней наш двор спускался под уклон у высокой белой канадской сосны. Двор заканчивался тупиковым переулком, скорее грунтовой тропой. Спустившись по тропе и перейдя бульвар, вы неожиданно попадали в таинственный лес из ясеня, сибирского вяза, клена, самшитовой бузины, ежевики, крушины и лопухов – страну потайной красоты. Велосипедная и пешеходная тропа прорезала колышущийся полог тополей и берез, а затем сворачивала на полосу восстановленной прерии, которая излучала травяной свет и все лето гудела от насекомых. Там, внизу, ночную тишь иногда нарушал далекий грохот неуклюжего товарного поезда. Чтобы попасть в лес, мы пересекли строительную зону. Город решил провести скоростной трамвай по покрытой листвой велосипедной дорожке. Однажды наши улицы с коттеджами, многие из которых некогда были пансионатами, превратятся в многоквартирные дома, а дикие леса будут приручены и благоустроены.