В этом трудовом подвиге немалую роль сыграли и арестованные органами ОГПУ. Если бы в то тяжелое время в колхозе действительно орудовала вредительская шайка, нам никогда бы не удалось справиться с трудностями. Мало того, что из колхоза было вырвано больше полусотни самых работоспособных мужчин, запретили работать в колхозе и их семьям, а ведь объем работы не сократился. В 1932 г. сроки сева, уборки и обмолота не затягивались, напрасно обвинили в этом некоторых арестованных. В то время колхозники работали круглыми сутками, так как почти все работы приходилось делать вручную. В 1933 г. обмолот хлеба затянулся не из-за вредительства, а потому, что был выращен очень хороший урожай, а в колхозе была всего одна молотилка...».
Жеребцов указал и на ряд других ложных обвинений. Алексею Юрманову, например, приписали, что он погубил один гектар редиски и заморозил 11 гектаров картофеля. Но редиску в колхозе вообще не сеяли, а картофель был убран весь, правда, в дождь, но его продали колхозникам, те его просушили и использовали для своих нужд.
Другой пример. Шукшин Михаил Павлович был обвинен в том что, работая кузнецом в колхозе, вредительски затягивал ремонт сельхозтехники, а, будучи шорником, делал хомуты, которые быстро разваливались. На самом деле Михаил Павлович кузнецом никогда не работал, а как шорник отличался исключительной добросовестностью и мастерством, на его работу никто никогда не жаловался. Михаилу Павловичу можно было вписать в протокол что угодно: он даже расписываться не умел.
Подобных примеров в показаниях Филиппа Жеребцова намного больше, но, думаю, нет надобности еще их здесь приводить. Все и так ясно. Бывший счетовод колхоза «Коммунар Алтая» Андрей Егорович Бровкин тоже показал, что «были арестованы самые лучшие работники колхоза. Все они были настоящими тружениками. После их ареста положение в колхозе ухудшилось...».
Что правда, то правда. Плоды тех «чисток» нашего многострадального крестьянства мы пожинаем до сих пор.
Вернемся еще раз к воспоминаниям Лидии Михайловны Воеводиной. Отец ее, Каменев Михаил Николаевич, некоторое время после суда вместе с другими осужденными работал на лесозаготовках в районе разъезда Песьянка (ныне Троицкого района). Мать и дочь (ей было тогда восемь лет) сумели с ним встретиться в лесу, когда заключенных вели с работы. Дочь на всю жизнь запомнила, как отец просил мать: «Всем рассказывай, что мы ни в чем не виноваты. Мы не вредители, не враги народа, а честные труженики. Особенно прошу, чтобы дети наши об этом знали и не верили никому, кто будет говорить о нас плохое. А правда все равно когда-нибудь восторжествует...».
Михаил Николаевич, как уже говорилось, не вернулся с Колымы. Но слова его сбылись. Только жаль, что он и многие его товарищи не дожили до этого дня. Жаль, что полной правды о трагедии, постигшей отца и земляков-сростинцев, не довелось узнать и Василию Макаровичу Шукшину.
Это была далеко не единственная трагедия, выпавшая на долю жителей Сросток в годы сталинских репрессий. В начале 1930 г. чекисты «вскрыли» здесь «кулацкую группу» из семи крестьян-единоличников, не пожелавших вступать в колхоз. Трое были расстреляны, остальные приговорены к различным срокам лагерей. 10 апреля 1933 г., еще не успели слезы высохнуть у сростинцев после ареста 88 человек, а в село вновь нагрянул сотрудник райотдела ОГПУ Бедарев, арестовал и увез в райцентр священника Кислякова Александра Александровича и пятерых крестьян-единоличников.
Отец Александр служил в Сростках с 1908 г., то есть уже 25 лет! Он крестил родителей Шукшина, самого Василия Макаровича, его сестру Наталью Макаровну, да разве только их? И крестил, и венчал, и отпевал. Но не только этим оставил по себе добрую память. Старожилы с благодарностью вспоминают, как отец Александр с матушкой Еленой ежегодно устраивали в своем доме новогодние елки для детей и даже со скромными подарками. А по воскресеньям он колокольным звоном созывал всех желающих в церковно-приходскую школу на литературные читки-беседы.