Выбрать главу

Звучит ультрасовременно, стоит на место Рокфеллера поставить любого из нынешних мультимиллиардеров.

Марк Твен бранится, умиляется, шутит

Разумеется, не только гнев, страсть и обида ведут в бешеном темпе эту ругачую автобиографию. Да, Марк Твен любит побраниться в своей книге, считая своим прямым долгом расквитаться и свести счеты с нелюбезными ему людьми. Особенно досталось графине, владелице виллы, на которой Марк Твен проживал с семейством во Флоренции в 1904 году. Писатель так и кипит гневом и обидой, честя ее нещадно как «психопатку, злобную, злокачественную, злопамятную, дико мстительную, жадюгу, скупердяйку, сквалыгу, сквернословку, грубую, вульгарную, похабную, неистовую куражницу снаружи, а в душе — жалкую трусиху». Что и говорить — круто разделался Твен с ненавистной графиней, да еще и на сто лет вперед!

А вот главка под названием «В деревне». Это прозрачная, лирическая, слегка сентиментальная, удивительной чистоты и словесной утонченности проза. Твен вспоминает свое идиллическое детство, проведенное на миссурийской ферме дяди, размышляет о рабстве и о рабе, с которого он списал своего Джима в «Гекльберри Финне», и предлагает почти прустовское размышление о памяти и воспоминаниях, но только вместо прустовской «мадленки» у Твена толчком, пускающим память в долгий путь, служат арбуз и кленовый сок.

И как ни огорчен или сердит бывает Твен в автобиографии, его неизменный комический талант рассыпает веселье, смех и шутки почти на каждой странице. Вот он вспоминает, как был приглашен в Белый дом на официальный обед и как его жена Оливия, которая оставалась дома, строго внушала, чтоб он не надевал свои зимние галоши. В Белом доме Твен отыскивает Первую леди Френсис Кливленд и заставляет ее расписаться на карточке под словами «Он их не надел».

Таким новым и неузнаваемым предстает Марк Твен перед нами, его далекими потомками.

Вот я и говорю: знакомый незнакомец.

Парадоксы Владимира Соловьева

Расколотая Америка

Избранное избранного

Сколько я настрочил за свою жизнь! В литературе я работаю в разных жанрах — проза, публицистика, политоложество, мемуаристика, культурология. Даже в последней, помимо крупномасштабных произведений — от диссертации о Пушкине и докуромана о Бродском «Post mortem» до исповедальных книг, типа «Трех евреев» и «Записок скорпиона», а совсем недавно мемуарно-аналитического пятикнижия «Памяти живых и мертвых» — еще я регулярно выступаю в американских русскоязычниках, а теперь вот и в российских СМИ с короткометражками, блиц-статьями, которые печатаются просто так, а часто в моей авторской рубрике «Парадоксы Владимира Соловьева». Плюс скрипты под тем же названием для здешнего ТВ (WMRB) и радио «Либерти». Это, конечно, скоропись — эссе поневоле конспективны, сжаты, как пружина, читатели иногда спрашивают, почему бы не развернуть их в полноценные книги? А зачем?

Политкорректность соблюдать никогда не считал нужным. Даром что парадоксы, они провоцируют шквал полемики, а иногда зашкаливают в скандал. Для этой книги я выбрал всего ничего — избранное избранного. В отличие от скоропортящейся все-таки политики, о которой я тоже пишу книги и статьи, эти эссе не устаревают, ибо касаются если не вечного, то долговечного: искусства, литературы, философии, соитологии, инвентологии, социологии, юрисдикции — я знаю?

Даже в частном вроде бы случае убийства дежурным патрульщиком черного юноши, которое всколыхнуло всю страну, автор видит общеамериканскую проблему, может быть, самую острую и болезненную, которая расколола США надвое: две Америки взамен одной. А последние президентские выборы? За всю мою жизнь в Штатах — а я живу здесь со времен президента Картера — никогда еще страна не была так поляризована, как теперь — сначала во время предвыборных баталий, а тем более, когда в Белый дом пришел человек со стороны, еще точнее — человек ниоткуда Дональд Трамп. Напряг после этих экстремальных, а возможно, судьбоносных выборов еще больше увеличился: расколотая надвое нация. Выборы — не выход, а очередной тупик в социо-культурно-политическом лабиринте, где мы волею судеб оказались.

О чем спорят мои нынешние соотечественники? Да обо всем. Трудно отыскать, о чем они не спорят.