Худая рука тронула его локоть.
— Пора? — обернулся Родчин.
Мальчик кивнул.
Они подошли к навесу. Дмитрий забрался в латайку, мальчишка прыгнул на спину ейла, ударил пятками. Ейл дернулся, выскочил за ворота предела, и по розовой убитой дороге они покатили к столице.
В это самое время по белым ступеням Дома Расцвета в зал нижнего яруса, где в кресле удивления шестой час сидел Длинный Олсо, спускался отец-указатель Ол-Катапо. Рядом шел егерь-секретарь.
— Ну, как он там? — с расстановкой спросил Ол-Катапо, задумчиво теребя волосатое ушко.
— Надменен. Дерзок. Грозится.
— Чем же этот человек нам грозит? — По лицу отца-указателя разбежались веселые морщины.
— Удушением времени. Так, говорит, предсказывает учение. — Егерь-секретарь хихикнул.
— Учение предсказывает? Скажи ему, в учении мы тоже смыслим.
— Уже сказал, ваше всепокровительство.
— Молодец. Что у нас еще сегодня?
— Аудиенция, ваше всепокровительство.
— Кому даем?
— Богатый путешественник из Кунглы.
— Плутократ, значит?
— Плутократ, ваше всепокровительство.
Ол-Катапо выдержал паузу, потом веско сказал:
— Дадим аудиенцию.
От стены отклеился солдат в синей куртке. Бесшумно отворил дверь. В глубине зала при тусклом свете высоко расположенных окон угадывались люди. Ол-Катапо подошел к креслу. Олсо медленно поднял веки.
— Ты, — сказал он хрипло.
— Упорствуешь? — Светлые глазки отца-указателя блеснули.
— Упорствуют глупцы, — с усилием произнес Олсо. — Это выбор, Катапо. Я давно его сделал… Там, в Рыжих пещерах. — Голос Длинного Олсо окреп. — Там, где ты вместе с нами точил оружие справедливости под лиловым знаменем. Вместе с Асто, Кейно, Черным Кеесом. Где они теперь? Ты предал лиловое дело, Катапо.
— На что ты надеешься, Олсо?
— Я? — Человек в кресле встряхнул головойи застонал. — На что надеялись мы в горах, когда смерть выводила тонкую песню… — Он закашлялся и вдруг заговорил быстро и громко: — На спасение? Жизнь? Плевали мы на нее. Не было для нас ничего дороже нашего дела. И оно победит. Народ раскусит тебя, Катапо. И вздернет предателя на колесе позора.
— Ты сказал, народ? — Одна сторона печеного яблочка хмурилась, другая улыбалась. — Разве ты понимаешь народ, глупый человек?
Отец-указатель легко повел бровью. Двое узколицых в клеенчатых передниках подошли к креслу и отстегнули мокрые бурые ремни. Запах мочи и крови коснулся ноздрей Ол-Катапо. Он слегка отстранился, и узколицые потащили обмякшее тело к стене. Отец-указатель шел следом, легко ступая мягкими сапожками. Так поднялись они по идущим вдоль стены ступеням до ближайшего окна. Голова Олсо тихо стукнулась о прут решетки.
— Посмотри на площадь, Олсо. Она полна народа. Народ пришел воздать хвалу мне, отцу-указателю, вершителю лилового дела. Его благодарность идет из самой глубины сердца. И еще народ пришел сюда, чтобы потребовать смерти изменнику Олсо. Ты слышишь?
Олсо молчал.
— Он слышит, ваше всепокровительство, — сказал егерь-секретарь, стоявший за спиной Ол-Катапо.
— Ты говорил о выборе, Олсо. У тебя остался один выбор: умереть гнусной смертью здесь или пасть от пули как честному шпиону на холме прощения. Вот почему мы предложили тебе громко и откровенно рассказать столь любимому тобой народу о ваших мерзких делах. Так поступили Асто и Кеес. Это послужит уроком врагам и укрепит лиловое дело, о котором ты так печешься. Ты можешь заслужить почетную смерть. Подумай, Олсо.
У белых дверей Дмитрия встретил егерь-секретарь. Он широко улыбался.
— Его всепокровительство ждет вас.
Родчина ввели в зеленый зал. Нежный белый дым плыл из курильниц, стоящих вдоль стен. Отец-указатель был наполовину скрыт колонной. Под клочковатой бровью горел желтый внимательный глаз.
— А, — сказал он, — гость пожаловал. Это хорошо.
И вышел из-за колонны. На его мундире светилась опаловая якта.
— Мы рады дружественным контактам, — продолжал он, вертя в коричневых пальцах резную нюхательную палочку.
Егерь-секретарь засиял. На скромном в полоску костюме тоже блеснула якта, но поменьше.
— Мы надеемся, что ваши деловые встречи прошли успешно, — сказал Ол-Катапо, склонив голову набок.
«Отвечай внятно, с умеренной смелостью, устремив честный взор на подбородок отца-указателя», — вспомнил Дмитрий третье правило Приема и устремил.