— Целью моего приезда было ознакомление с историей. Поэтому не знаю, можно ли мои встречи назвать деловыми. Но они были интересными, а потому, я думаю, успешными.
— История? История мертва, когда она не служит настоящему и, что главное, будущему. То, что вы знакомитесь с нашей историей, это хорошо. Но пусть древность не заслонит от вас живое настоящее. Удалось вам побывать на ликовальнях по случаю начала строительства Главного колпака?
— Да, я присутствовал на торжествах.
— И какие вынесли впечатления? — Ол-Катапо смотрел требовательно. — Лучшие наши режиссеры работали над постановкой этого грандиозного зрелища с любимыми народом артистами, акробатами и дрессированными ейлами.
Дмитрий мешкал с ответом.
— Наш гость, — вступил в разговор егерь-секретарь, — делился со мной, он восхищен той удивительной слаженностью, с которой шестьдесят четыре по шестьдесят четыре юноши и столько же девушек в единый миг поднимали левую руку, отставляли правую ногу и… — голос секретаря прервался от волнения.
— Да, — кивнул отец-указатель, — это есть замечательное свидетельство единения народа, его готовности забыть обо всем мелком, личном, сиюминутном ради великого, общего, вечного. Вы согласны со мной? — Глаз Ол-Катапо не отпускал Дмитрия.
— Да, но не противоречит ли, — Дмитрий старался не смотреть на егеря-секретаря, лицо которого выражало неподдельный ужас, — вся эта демонстрация спортивного, то есть телесного совершенства идее примата духовного объединения, бренности физической оболочки, самой цели грандиозного строительства… — Родчин вдруг снова вспомнил третье правило, попытался отыскать взглядом подбородок отца-указателя, но не смог. Ол-Катапо отвернулся к стене. С лица егеря-секретаря сбежала краска.
Из-за белого дыма потянулись бритоголовые служители в складчатых балахонах. Они несли древки с дощечками. На первой дощечке плыла четырехлучевая якта.
Ол-Катапо и егерь-секретарь дрогнули и изменили форму. Контуры фигур расплывались, втягивались в дымный шлейф.
— Куда они? — спросил Дмитрий.
— К себе, в прошлое, — сказал садовник.
— А этот… Олсо? Что с ним стало? — спросил Дмитрий.
— Так и умер, оболганный и оплеванный, — тихо сказал поэт.
— И что было потом?
— Олсо оказался прав, — ответил садовник, — хотя и не совсем. Народ только раскачивался, а егерь-секретарь, его адъютант и два министра задушили отца-указателя. Маленький босой труп вынесли ночью в ящике и пустили в подземный ручей. А на следующий день в пышных слезах похоронили куклу. Позже над склепом построили сверкающий пантеон.
— Я не видел его, — сказал Дмитрий.
— Пантеон снесли. Он стоял чуть южнее Главного колпака. На этом месте был развернут штаб обеспечения порядка среди идущих к единению. А теперь там пустырь.
Садовник поплыл, клубясь. Дмитрий хотел схватить его за руку, но почувствовал, как кто-то толкает его в бок. Все сильнее.
— Очнись, — говорил Дамианидис. — Борис опять проиграл.
Глава пятая. ХОД ЛАСТИФОМ
В ленивом посапывании Нуса Евгению чудилась издевка. «Ох-ох-о-о, — казалось, говорил Нус, — скучную возню мы с вами затяли». Борис проиграл пять партий.
— Что делать, Дима? — тормошил Родчина Дамианидис. — Если он не выиграет хотя бы раз, куковать нам здесь вечность, Борису без штанов, мне без приличного пряжма.
— Пряжмо? Это что? — Дмитрий тряс головой, гоня остаток наваждения.
— Брашно, шамовка, жратва. Дима, это очень серьезно.
— А-а-а. Ну тогда я распоряжусь, чтоб он выиграл, — Дмитрий попробовал взять прежний тон. — Слышишь, Борис. — Он приподнялся, сел, одернул рубаху. — Изволь выиграть, Евгений есть хочет.
— Будет сделано, — мрачно отозвался Игельник. — Так начнем?
— Будете играть еще? — удивился Нус.
— Буду.
— Что ж, я люблю выигрывать.
В девятой партии Игельник одержал победу. Совершенно неожиданно. Молниеносная комбинация пронзила мозг. Вперед был брошен пеший отряд на фланге, последовал стремительный прорыв стражника на ейле. Фигуры противника сгрудились в бесформенную толпу и в самую их гущу смертельным уколом полузамкнутой восьмерки ворвался ластиф Игельника.
Потрясенный Нус молчал. Борис вздохнул. Евгений и Дмитрий, еще не поняв толком случившегося, взволнованно переглядывались.
— Сыграем еще? — предложил кивала, выдержав паузу.
— Сыграем, — Борис кашлянул и осторожно добавил: — но может быть в шахматы?
— В шахматы? Минуту, мне надо поразмыслить, во что разворачивается перечень этих инструкций. Так, так. Что ж, я готов.