— Я еще подумал, — сказал Игельник, — ботанический фокус: цветы и зрелые плоды на одном дереве. Но Женька говорит, мол, ничего, бывает. Никакого надругательства над наукой. Я верхушку у колпачка отломил — по пальцам сок течет. Анализатор показал…
— Не поручусь, что это лучше «Оджалеши», но букет превосходный… Чувство такое, знаешь ли… Полное умиротворение. К Борьке я проникся ну невозможным расположением.
— И ты мне стал очень симпатичен, — сказал Игельник Дамианидису. — После трех колпачков взялись мы, помню, за руки и пошли к «кузнечику». Едем дальше, едем, пока не упираемся в стену. Вылезаем, обнаруживаем вход. Ну и…
— В первую минуту еще можно было уйти. Но тут, я думаю, дал знать о себе этот сок. Борис, помню, меня за рукав тянул, да, видно, не справился.
— Зал, — продолжал Игельник, — выглядел точно как ты говорил. Ячеистые стены…
— Кстати, Дима, — перебил Дамианидис, — как тебе пришло в голову, что эти отпочковавшиеся диски следует положить на лоб?
— Не знаю. Голема оживляли магическим шариком, который вкладывали в углубление между глаз, а ты, Женя, когда лежал там, был очень похож на Голема. Потом уже вспомнил, что у всех туземцев — правда, я только двух видел — светлое пятно над переносьем. — Родчин запнулся. — И у вас ночью были такие пятна. Но я не уверен, что диск нужно обязательно класть на лоб. Возможно важен контакт диска с телом, а то и простой близости достаточно. Так что было дальше?
— То же ощущение несвободы. Тебя ведут, тянут. Только не в центр, а по кругу.
— Мы и двигались параллельными курсами по концентрическим окружностям, — сказал Евгений. — Я по внешней, Борис по внутренней. Потом он стал меня обгонять.
— Что естественно при равных линейных скоростях, — заметил Игельник.
— Мне стало ясно, что я не в силах не то что вырваться, даже изменить траекторию или скорость. Борька исчез, потом появился с другой стороны и снова меня обогнал.
— Я стал, как и ты, — вставил Борис, обращаясь к Родчину, — возноситься на холм. И увидел Женьку. Сверху на него надвигался колпак, вроде огромной сушилки для волос. Женька показывал пальцем куда-то над моей головой.
— Я показывал на такую же сушилку.
— Ее я уже не увидел. Онемели руки, в глазах муть. И почти сразу отключилось сознание. Последнее ощущение — сладкий запах. Очнулся — рядом вы.
— Та же история. Пришел в себя — ты снимаешь у меня со лба эту штуку. Очень есть хочется, а мы идем будить Бориса. Пустая, в сущности, трата времени.
— Практически, — сказал Борис, — он сожрал нас без борьбы. Если бы не уникальное пси-поле Димы, с ним произошла бы та же история. Так что выбор Цербаева оказался правильным.
— И все-таки в гипотезе серьезная червоточина. Гасси с компанией Нус не тронул, а нас проглотил. Почему? Никакого намека на истинные цели миссии. Зондирование через экраны корабля, полагаю, невозможно. Как он нас раскусил? — Евгений посмотрел на Дмитрия.
— «Проглотил, раскусил» — бедняга, ты совсем подвинулся рассудком на желудочно-кишечной почве. Так вот, Гасси-то шутил без задних мыслей, он вел себя свободно и естественно, как глухарь на току. А в нас жила внутренняя тревога, которую мы не смогли скрыть никакими отработанными на Земле приемами. Вот Нус и разгадал, а, может быть, только заподозрил обман. И ударил. То, что он не пробил блок на этот раз, еще ничего не значит. Мы не знаем его силы. — Родчин нахмурился и замолчал.
— Но мы живы, мы свободны. И ключица у Димы срослась. Свяжемся с Калиной и продолжим. — Евгений вопросительно глядел на Дмитрия. — Мы не можем однозначно утверждать, что гипотеза порочна.
— Как и считать ее справедливой, — сказал Борис.
— Тем больше оснований продолжать. Пошли, свяжемся с «Угличем».
— Сразу видно, ты давно не бывал в навигационном отсеке. Иди, взгляни на пульт связи. И прихвати Бориса, ему тоже полезно посмотреть.
— Что-нибудь с пультом? — забеспокоился Евгений. — Поврежден?
— Слегка. Всмятку. И если бы только связь. Мы даже взлететь не можем. Это к вопросу о том, до какой степени мы свободны.
— Наша работа? — спросил Борис.
— Чтобы быть точным, скажу так: ваших рук дело.
— Значит, сигнал на «Угличе» принят, и они будут здесь…
— Через двое суток, — сказал Дмитрий.
— Вот и славно. Надеюсь, на кухне все цело? Не говори мне, что я своими руками причинил ущерб этому святому месту.
— Там все в порядке.
— Видишь, Нус не всесилен. Он не смог нахлобучить на тебя колпак. И он оставил нам кухню. Борис, приступай. И помни, в эти минуты ты повар, а не углежог. Между яичницей зажаренной и яичницей кремированной, которую ты подал в прошлое твое дежурство, имеется ощутимая разница, в каковой я и предлагаю тебе незамедлительно разобраться…