Напоследок я приберегла Анхелу и того человека, который так любил ее голос.
Воспоминания и сказки, брошенные в лицо этой далекой женщине, глухой к моим мольбам, навсегда ушедшей, так мало меня любившей, покинувшей меня, одинокую, в мире, где меня не ждет ничего, кроме давних горестей – и даже не моих!
Пусть вселившиеся в меня призраки вернутся в свою тьму, оставив меня наедине с моей внутренней пустотой!
Пусть эхо не повторяет давних шепотов!
И пусть я наконец помру, как моя сестра Анхела со слишком круглыми глазами, чью душу глупец искромсал, чтобы извлечь оттуда химеру дьявола. Он заткнул ей рот, чтобы перестать ее любить, подтолкнул к гибели, а затем, поняв наконец, что борьба его была напрасной и что он всего лишь человек, бросился в разверстую могилу, скатился на ее труп.
После того как Сальвадору изрезали лицо, Анхела перестала петь. Она слушала бормотание пестрого города. Она слышала разнообразные языки, еврейские, мусульманские, христианские молитвы. Она слушала, но больше не пела с тех пор, как на другом берегу ей в горло воткнулся шип, с тех пор как столько крови пролилось через ее рот, заливая улицы незнакомого городка, воспламеняя души безмолвных бедняков, по ее вине внезапно брошенных в непосильную для них битву.
Здесь ее пение разрушило бы город.
Однажды ворона привела ее в сад, откуда доносился многоголосый щебет. За этими стенами жили птицы.
Ворота были открыты, и она вошла.
Птицы десятками порхали в огромном вольере, перекликаясь длинными музыкальными фразами.
Ей внезапно захотелось им ответить, тоже запеть, несмотря на шип.
И зазвучал ее невредимый голос. Все тот же чистый голос, разрывавший душу.
Она не заметила людей, обедавших в парке по ту сторону птичника.
В этом саду был человек, которого терзали сомнения, он впервые сидел за одним столом с вельможами и ел молча, стараясь своей сдержанностью и хорошими манерами заставить позабыть об убожестве своей паствы.
Восхитившись чудесным голосом, долетавшим, казалось, из птичьего вольера, все стали искать его источник.
Анхелу привели к большому столу, уставленному изысканными яствами, хрусталем и фарфором. Кто она такая? Что она здесь делает? Кто позволил ей войти сюда без спроса? Чтобы ее простили, она должна им спеть.
Анхела, сбитая с толку противоречием между веселыми лицами и суровыми упреками, не стала упираться. Она повиновалась, глядя на человека напротив – единственного, кто не произнес ни слова. Смутившись, он опустил голову и уставился в свою тарелку, сплошь разрисованную птицами. Но юная певица с некрасивым лицом тоже была там, среди тщательно обглоданных куриных косточек, она была там и пела о любви-тюремщице.
Гости в восхищении аплодировали. А одна пьяная женщина внезапно возмутилась, что так много маленьких созданий томится в неволе, и пожелала немедленно открыть вольер и выпустить птиц. Хозяин дома, элегантный старик в белом костюме, остановил причудницу, когда ее ботинки уже ковыляли среди куртин, и мягко увел в аллею. За этим последовал долгий спор между пьяными за столом – спор о пользе пленения, в котором человек, все еще смотревший в свою тарелку, участия не принимал.
Ворона положила конец спору, усевшись на плечо Анхелы, и всем захотелось потрогать птицу. Седовласый хозяин, большой любитель пернатых, рад был добавить новый экземпляр к своему собранию и предложил моей сестре на него работать, заниматься этим вольером и его обитателями, крылатым и музыкальным народцем.
У нее спросили, в каком квартале она живет, а когда она ответила, все повернулись к человеку, молча уткнувшемуся в тарелку. Неужели она впервые видит отца Андре? Он служитель Божий и большой музыкант. Служит как раз там, в Нотр-Дам д’А., в квартале, где так много испанских эмигрантов, голодранцев, которые толпой заявились сюда с того берега Средиземного моря, там им было не выжить. Анхела сказала, что не узнала его. Какое лицемерие! Можно ли не узнать такого красавца? – воскликнула пьяная дама и расхохоталась.
М. Д. продолжил:
– Так, значит, вы не поете в церкви? Как немилосердно приберегать подобный голос только для себя и не делиться им с Богом и людьми! Его тембр так чудесно сочетался бы со звуками органа… Вы знаете церковные гимны? Неважно, отец Андре вас научит. В ближайшее же воскресенье мы все придем вас послушать.
Анхела ушла радостная, она не обратила внимания на то, что о ней говорили. А ведь дама в ботинках не стеснялась описывать уродство юной посетительницы, ее грузную коренастую фигуру, ее оскал, ее грубые черты, ее огромные неподвижные глаза.