В конце концов она забеременела, но от некоторых снадобий, которые давали ей старухи, ей сделалось так худо, что на шестом месяце беременности она потеряла ребенка.
Преждевременные роды принимала Мария. Фраскита молча лежала на постели. Она не захотела взглянуть на маленькое холодное недоношенное существо, завернутое в лоскуток, но все же спросила, какого оно пола.
– Еще одна девочка, – ответила повитуха.
Пока акушерка молилась за младенца, Фраскита думала о молитвах, которые таила где-то в себе, о молитвах, для которых она была ларцом, о грозных молитвах третьей ночи, о тех, что воскрешают мертвых. Но смогут ли мертвые дать ей лучший совет, чем живые?
Завершив дела, Мария молча вышла, и в комнату проскользнула Бланка.
– Если заставишь судьбу дать тебе сына, знай, что он у тебя будет только один, – без предисловий сказала цыганка, которая привязалась к Фраските.
– Одного мне достаточно. Если у меня родится еще одна девочка, Хосе снова станет петухом, и одному Богу известно, надолго ли. Ему нужен сын! Один-единственный!
– Я сделаю все, что надо, чтобы он у него появился, – заверила толстуха, ласково подтыкая одеяло. – Скажи мне, когда снова станешь терять кровь. Надо согласовать твой цикл с лунным. Так вот, когда вы с луной обе будете нечисты, ты должна отдаться Хосе.
В тот вечер аккордеон играл такую нежную мелодию, что Фраскита смогла выплакать все накопившиеся слезы.
Не будь тогда на месте Бланки, никто и ни за что не успел бы к Караско вовремя, чтобы помочь моей матери произвести на свет рыжего Педро.
Когда начались схватки, цыганка нянчила Анхелу. Она едва успела довести молодую женщину до постели, как у той отошли воды и начались мощные схватки. Не прошло и десяти минут, как малыш вопил на руках у матери, а повитуха спускалась в мастерскую так стремительно, как только позволяло ей грузное тело, чтобы сообщить Хосе о рождении сына и попросить его принести наверх таз с водой.
Хосе тут же завопил от радости на всю улицу, и из соседних домов откликнулись, послышались благословения, поздравления и молитвы. Пока грелась вода, соседи толпились в кухне, и каждому наливали по рюмочке. Дождавшись, пока малыша искупают, все следом за отцом поднялись в спальню.
Радость колесника угасла, едва он увидел волосы своего сына.
Рыжие лохмы исключали того из деревни куда вернее, чем предполагаемые перья его сестры.
Пополз шепоток, объясняющий тем, кому не видно было ребенка, и постепенно все умолкли. Сама улица затихла, хотя толпа вокруг дома Караско все прибывала.
– Настоящий чертенок, здоровячок, которому не терпелось вступить в жизнь, – пошутила Бланка, от которой не укрылось разочарование отца. – Он явился без предупреждения. Если бы твоя жена пасла скот, родила бы мальчишку на холме, и некому было бы ей помочь.
Радости Фраскиты рыжие волосы ребенка нисколько не омрачили. Поначалу она не замечала ни любопытства и неловкого молчания соседей, ни настороженности мужа.
Хосе побыл рядом с сыном несколько секунд, а потом проложил себе путь в плотной толпе соседей, застывших на пороге спальни, на лестнице и в кухне, и, даже не заглянув в курятник, направился в мастерскую.
Бланка разогнала любопытных и вернулась к швее, к которой тем временем поднялись обе дочери. Анита, по-прежнему немая, была по-настоящему счастлива, оттого что у нее появился брат. В свои без малого семь лет это была разумная и ответственная девочка, уже способная помогать матери и присматривать за непоседливой младшей сестрой.
– Ты не дала мальчику имени, – заметила повитуха.
– Попроси моего мужа это сделать, кажется, он хотел, чтобы малыш носил его имя.
Бланка неохотно сошла вниз и с трудом взобралась по лестнице несколько минут спустя.
– Он злится из-за цвета волос мальчонки, но обещал подумать, – отдуваясь, проговорила она.
В ту ночь старая мать Фраскиты спала с девочками, Хосе, как всегда при рождении нового ребенка, постелил себе в мастерской, швея же не могла уснуть до рассвета. Всю ночь она прождала, чтобы под ее окнами заиграл аккордеон, но так и не дождалась.
После ее выкидыша Лусия больше не появлялась. Фраскита знала от кумушек, что та сделалась официальной любовницей Эредиа. Теперь у нее была собственная лошадь, и она больше не торговала собой. В конце концов моя мать уснула, раздумывая над тем, носит ли ее подруга по-прежнему платья с блестками.
Назавтра Бланка пришла снова, чтобы приложить ребенка к груди.
– Мальчик-то по-другому сосет, смотри, как он ловко берется за дело! А сегодня у этого малыша уже есть имя?