Этот ребенок часто испытывал сильнейшую потребность укрыться в округлых и мягких объятиях старшей из двух служанок. Ему хотелось бы спрятать свое детское тело между ее тяжелых грудей, раствориться в их тепле. Он мысленно впитывал нежную влажность бархатистой плоти. Эта женщина вся была – колыбельная и сладость. Желание мучило его, раздирало утробу, у него кружилась голова, но он не осмеливался приблизиться к дивному телу.
В день, когда ему исполнилось восемь лет, он вступил в битву со своей привычной лихорадкой.
Он прислушался к сотрясавшим его противоборствующим силам, стряхнул волнами накатывавшую апатию и, стараясь выкинуть из мыслей женские руки и сонные млечные запахи, которыми была забита его голова, не поддаваться одурманивающим колыбельным без слов, взялся за бессмысленное занятие: расхаживая по имению под палящим солнцем с непокрытой головой, считал оливковые деревья. Так он пытался высвободиться из рук умершей матери.
Для Человека с оливами, как прозвали его позже, подсчет деревьев стал противоядием, лекарством от лихорадки.
Ему не было дела до их числа. Его не могли сломить ни полуденное пекло, ни усталость, день за днем он считал, для него существовали лишь цифры и стволы. Беспрестанно возобновляя подсчет, ребенок научился жить в нескольких шагах от себя самого. Тень его желаний расползалась под солнцем и в конце концов растворялась среди теней оливковой рощи.
Долгие отлучки сына тревожили Эредиа. Однажды утром он его выследил и узнал о диковинном пристрастии. Отцу было трудно скрываться в своих владениях, где деревья были редки. Он заползал за каждый камень и пытался спрятаться, прижимаясь к самым толстым стволам. Он даже взобрался на возвышавшийся над каменистой равниной большой дуб, долго сидел на ветке, высматривая мальчика сквозь листву, и слышал, как тот вслух пересчитывает солдат своего рассыпавшегося войска. Видел, как он останавливается под каждым деревом, как ведет учет оливам, стоящим в строю, подходит к дезертирам на склоне холма и к павшим деревьям, лежащим на поле боя. Ребенок называл цифры старательно и отчетливо, громким монотонным голосом, забывая в своем лесу чисел о том, что мог бы делать что-то другое – дремать под баюкающий женский голос в тени патио, целовать деревенскую девчонку или ударить отца по лицу. Иногда он прерывался и орал, командуя своими корявыми солдатами. Но никакими угрозами маленький генерал не мог победить их пыльную неподвижность, и ничто, даже ветер, не откликалось на его голос, ни один листок не шелохнулся. Ребенок злился, жаловался на нелепые позы своих деревьев, на неряшливые ветки, критиковал их страдальческий вид, серый цвет, узловатые суставы. Да кто же, черт возьми, поручил ему командование таким батальоном! Затем, выплеснув поток ругани, он снова принимался за дело.
Иногда его воля, сдавшись, разрешала ему укрыться в тени дерева. Там на него тотчас снова наваливалась лихорадка и погружала в дремоту, наполненную вялой любовью. Под пыльным безоблачным небом он телом и душой предавался дурманящему оцепенению.
Там, в оливковой роще, среди нелюбимых им древесных созданий, он вскоре познал первые наслаждения. Его темные кудри постепенно пропитались запахом олив. По словам моей старшей сестры Аниты, это моя мать прозвала его Человеком с оливами.
Он встретил ее, когда ему было тридцать пять, и до тех пор он ласкал лишь кору своих деревьев.
Эредиа не говорил с сыном о его странных исчезновениях, никогда его не расспрашивал. Смотрел, как тот отправляется в свое паломничество, звонко выкрикивает “один” перед первой оливой в ряду, переходит к дереву напротив, чтобы крикнуть ему “два”, и зигзагами продолжает путь до ворот. У него не было искушения снова выследить сына, он знал, что ребенок всякий раз, как на него находит, выбирает те же тропы и повторяет те же действия.
Осенью, когда ожеребилась отцовская кобыла, припадки помешательства у мальчика обострились, он болезненно подсчитывал даже упавшие оливки. Эредиа понял, что с появлением жеребенка состояние сына ухудшилось. Он хотел отдать его мальчику. Он побился об заклад, что никто из его детей не сможет до восхода луны назвать ему точное число растущих в поместье олив, и торжественно пообещал подарить жеребенка тому, кто справится с заданием.
Трое старших без промедления рассыпались среди камней, беспорядочно перебегая от одного дерева к другому. Не сговариваясь, все трое додумались помечать белым крестом уже сосчитанные оливы. И, сойдясь в середине плантации, все трое с удивлением заметили кресты в тех местах, где еще не побывали. От уныния они перешли к взаимным обвинениям и до темноты дрались посреди оливковой рощи.