Лоскутное совершенство.
Она радовалась покою, но знала, что это ненадолго и что таинственная рука трудится вместе с ее собственной над заколдованным знаменем.
А дети жили своей жизнью во временных лагерях. Смерть людоеда избавила их от постоянного присмотра матери и от ее страхов. Они бродили где вздумается, и все пятеро ценили только что обретенную свободу. Педро и Анхела учились драться, Анита читала Бакунина и слушала рассказы мятежников, Клара упивалась осенним светом, а Мартирио ухаживала за могилами. За время своего пребывания среди мертвых она еще больше с ними освоилась.
Никто уже не говорил о том, чтобы двигаться дальше на юг.
Но однажды утром Фраскита принесла тщательно сложенное знамя человеку, который его у нее попросил.
– Твое знамя готово, – сказала она, протянув ему свое творение.
Сальвадор с помощью Квинса расстелил знамя на земле.
От загадочного узора исходило ощущение гармонии и всеохватности. Никакого реализма, но мозаика тканей, уложенная пальцами художницы, создавала новый и совершенно цельный мир.
Воодушевление, исходившее от картины, было заразительным. Глядя на нее, хотелось вдыхать этот мир, зачерпывать пригоршнями, впитывать всеми чувствами, проживать каждое его мгновение. От картины исходили сила, радость, страсть, она была идеальна. Роскошные насыщенные краски сияли под осенним солнцем. Все было вышито на этом полотне: надежда, будущее, война, мир, люди, мужчины и женщины, и все это держалось вместе, соединенное в незапамятные времена. Революция, вышитая на ткани, указывала дорогу к новому золотому веку.
Но в самом центре знамени зияло пустое пространство – загадка, ключа к которой не было и у самой Фраскиты.
– Тот, кто увидит твое знамя, больше не усомнится в завтрашнем дне, – прошептал революционер, лицо его сияло. – Мы сегодня же встанем под твой стяг. Мануэль жив, он дал нам знать, что офицер, который командовал солдатами, задохнувшимися в пещерах, сегодня днем пройдет с маленьким отрядом через ущелье де ла Крус. Мы устроим засаду в горах. Дождешься меня, не уйдешь до моего возвращения? Я хотел бы поговорить о нас, прежде чем ты продолжишь путь.
– Я дождусь тебя, – сказала моя мать и отошла.
Квинс пошел следом и, нагнав ее, дрожащим голосом прошептал:
– Скажи ему, чтобы не доверял этому сукину сыну, который однажды уже его продал! Скажи ему – может быть, к тебе он прислушается!
– Он верит в его любовь, Мануэль ему как сын. Почему ты думаешь, что он его предаст?
– Потому что он уже один раз это сделал. Потому что теперь его все ненавидят, и он знает, что ему больше нет места среди нас.
– Как можно упрекать человека, который заговорил под пыткой? Сальвадор знал, что бедный мальчик не выдержит.
– Вот только Сальвадор не хочет признавать, что Мануэля не пытали! Он выдал того, кто относился к нему как к сыну, в первую же минуту, обмочил штаны и выдал. Мануэля и пальцем не тронули, слышишь? И теперь он знает, что он – подлец и трус.
– Кто тебе все это рассказал?
– Так все говорят. Мануэль молод, он умеет читать, писать и драться. Он знает нас в лицо, знает наши привычки. Его выгодно было завербовать, они посулили ему золотые горы.
– Квинс, посмотри на меня. Если все говорят, что твой сын – подлец и трус, разве не попытаешься ты доказать обратное?
– У меня нет сына. Да и у Сальвадора тоже.
Незадолго до полудня вооруженный отряд направился к ущелью. Квинс был среди бойцов, он не хотел, чтобы Сальвадор один нес свое знамя.
Фраскита смотрела им вслед, конным и пешим. Краски развернутого стяга трепетали над улыбающимся любимым лицом. Она приставила ладонь ко лбу, чтобы осеннее солнце не слепило глаза и она могла проводить взглядом уходящего человека.
Но как только маленький отряд скрылся из глаз и под бескрайней синевой неба от него не осталось даже крохотной точки, Мартирио вывела швею из задумчивости, тихонько погладив другую ее руку.
– Мама, красивая девушка, которая вышивала рядом с тобой, только что со мной простилась, – прошептала девочка.
– Что за девушка? – удивилась Фраскита.
– Та, что вела твою руку над пяльцами. Она сказала мне, что ты ничего не сможешь для него сделать. Что ты должна приготовиться.
– Не понимаю.
– Мама, Сальвадор умрет.
Фраскита ни на миг не усомнилась в словах дочери. Она кинулась умолять, чтобы послали кого-нибудь нагнать и предостеречь каталонца. Оставшиеся в лагере анархисты повиновались, они не были глухи к предчувствиям. Их последний конь, когда его попытались оседлать, стал вращать глазами и отчаянно хрипеть. Гонцу пришлось идти пешком. Он опоздал. Солдаты устроили западню, и уцелел только Квинс. Ему удалось привезти в лагерь изрешеченное пулями тело Сальвадора, завернутое в знамя.