- Раздевайся и иди спать.
Такой вариант ее устраивал. Она еще долго отмокала в ванной, пытаясь смыть с себя происшедшее и пугая меня монотонностью тишины, не той, которая связана с ожиданием, а той, от которой пахнет беспокойством жизни и смерти, затем пришла в постель и, забравшись под одеяло, повернулась спиной, пытаясь возложить на меня часть ответственности за случившееся.
Утром я проснулся от ощущения теплой руки, обнимающей меня, и понял, что прощен. А еще через полчаса она убирала с лица остатки вчерашних событий, готовила легкий завтрак, была задумчива и по-домашнему уютна.
Как хорошо, что я научился прощать. Это в молодости эмоции чеканятся категориями, как золотые дукаты, а с возрастом границы допущений размываются, разрешая сознанию принимать крутые виражи и пике, происходящие с любимыми. Все зависит от того, что остается в сухом остатке ненависть и недопонимание или чувство, что произошедшее случайно и во всем виноваты оба.
Она осторожно, словно боясь спугнуть, гладила меня по руке, виновато говорила, что побаливает голова, а на предложение подлечиться рюмочкой коньяку отвечала отказом.
Я никогда не мог понять вкус кофе. Нет, не подумайте, вкус настоящего кофе я понимал, лишь однажды столкнувшись с ним лицом к лицу. Это были образцы продукции, присланные потенциальным партнером из Германии. Открытый тетрапакет наполнял ароматным запахом квартиру до отказа, его микрочастицы проникали в самые укромные уголки, даже в ванную и туалет, а пару ложек, брошенных в кружку и заваренных крутым кипятком, создавали неповторимую вкусовую гамму, от кисловатого привкуса до внутреннего космоса. Тогда я впервые и возможно в последний раз выпивал несколько чашек подряд этого божественного напитка. Все, что попадалось позже вызывало лишь разочарование и со временем стойкое неприятие.
Она пила суррогат, кутаясь в свои мысли и переживая головные спазмы, где не было места моим сомнениям и скепсису, где происшедшее оставалось тем событием, с которым ей еще предстоит разобраться, копошась исключительно самой себе, оставляя на поверхности лишь то, за что я ее любил и прощал.
А вечером мы пошли в театр, и я опять ловил восторженные взгляды случайных мужчин обращенных на мою женщину. Единственно чего я боялся - это ощутить взгляд того, кто был с ней накануне.