Космонавтикам одеялом не надо покрываться. Они подглядывают сквозь иллюминаторы. Стекло в иллюминаторах тёмное, внутрь не заглянешь. А изнутри всё должно быть видно.
И мне очень захотелось с ними поиграть. Мне и с ракетой хотелось поиграть, но мама строго-настрого запретила её трогать. Я расплакалась, но это не помогло. Вообще-то, я никогда не плачу. Только если мне очень-очень чего-то хочется. Но мама всё равно сказала, что ракета – не игрушка. Она сказала, что я её могу сломать.
Космонавтики должны любить сладкое. Поэтому я тайком оставляла рядом с ракетой кусочки шоколадок. А сама забиралась в кровать, накрывалась с головой и делала вид, что сплю. Только я не спала, а наблюдала в дырочку. Ждала, когда откроется люк и оттуда выпрыгнут космонавтики. Они должны быть в таких же крошечных скафандрах. Конечно, на Земле скафандры им не очень нужны. Но они же – космонавтики. Поэтому должны носить их не снимая. Для тренировки.
Федя говорил, что никаких космонавтиков в ракете нет. Я пыталась приспособить Федю ловить космонавтиков, но он отключался раньше, чем засыпала я. Такой у него режим, говорила мама. И у меня должен быть режим, говорила она мне, когда замечала, что я не сплю, а смотрю в щёлочку. Она думала, я на неё смотрю, а я не говорила, что слежу за ракетой.
И я всё-таки увидела космонавтиков! Мама заснула прямо за столом. У неё иногда так бывает. А в это время люк ракеты распахнулся, и оттуда по выдвижной лесенке спустились три космонавтика в белых скафандрах. Они подошли к оставленному мною кусочку шоколадки, подхватили его и потащили к ракете. Тащить было трудно. Шоколадка выскальзывала у них из рук. Мне захотелось встать и помочь. Но я не хотела их испугать. Им, наверное, надоело питаться из тюбиков. Шоколад – другое дело.
Но самое трудное для них оказалось затащить его по лесенке. К тому же он начал таять, и космонавтики перепачкались. Но всё же у них получилось. Шоколадка скрылась в люке, лесенка поднялась, люк захлопнулся. И только крошечные следы остались на столе. Шоколадные следы.
А ночью мне приснилось, что космонавтики стали большими-пребольшими, гораздо больше меня. И один из них взял меня на руки и долго носил по комнате, и качал, и напевал песенку, будто убаюкивал меня. Вот смешной! И мне захотелось, чтобы это не было сном. Очень-очень захотелось. А космонавтик сказал:
– Мы скоро улетаем на Марс, премудрость божия.
А я сказала:
– Я не премудрость. Не улетай без меня. И без мамы. Возьми нас с собой на Марс.
– Я и сам не хочу без вас улетать, – грустно сказал космонавт. – Надо многое исправить. Но ты мне должна помочь.
– Как? – спросила я.
А он улыбнулся и сказал что-то. Но я уже спала.
Федя говорил:
– Выходить из купола нельзя.
И мама говорила:
– Не выходи из купола, простудишься. И включай на курточке электроподогрев.
Но я не люблю подогрев. Будто тебя в одеяло закутали. Колючее. Все чешется. И в куполе не люблю сидеть. Потому что плохо видно океан. Внутри тепло и зелень – кусты, деревья, трава.
Но снаружи – интереснее. Федя говорит, там одни камни. Земля Санникова недавно из океана поднялась, деревьев на ней нет. Но меня не деревья интересуют. Однажды я видела белого медведя. Он прошёл рядом с куполом. Посмотрел на нас с Федей. А потом дальше пошёл. К океану.
На входе в купол – дверь. Шлюзом называется. Чтобы выйти, нужно набрать нужные цифры. Но я с цифрами дружу. Я знаю, что нужно нажимать. Я запомнила, когда мама брала меня в обсерваторию. Поэтому сделала так, как делала мама, и шлюз открылся.
– Туда нельзя, – сказал Федя.
– Ну и не ходи, – сказала я. Просто так сказала, потому что знала – он все равно за мной пойдёт. Как привязанный. Потому что должен идти.
На тропинке среди камней стоял указатель.
«Обсерватория – 1 км.
Океан – 500 м.
Москва – 5 000 км.»
В обсерваторию мне не нужно. Я там была. Вон белые купола светятся, на шарики от пинг-понга похожи. Но они только отсюда маленькими кажутся, а на самом деле – огромные. Ещё дальше – такой же огромный купол абэвэгэдэйкиных. Арктическая Береговая Войсковая Группа. А сокращённо – АБВГ. Поэтому – абэвэгэдэйкины. Их так все называют. Но они не обижаются. Понимают – это в шутку.
До берега недолго идти. Только холодно. Я прибавляла, прибавляла подогрев, но ветер под куртку забирался и кусал. Но я терпела. По сторонам смотрела. Вдруг медведь покажется? Нет, я медведя не боялась. Со мной ведь Федя.
На берегу много интересного. Но самое интересное – корабли. Вереницы кораблей.
– Северный морской путь, – сказал Федя. Будто я не знала! Но у него обязанность такая – всё мне объяснять. Даже то, что знаю. «Повторенье – мать ученья», так любит говорить мама. – Глобальное потепление позволяет использовать этот путь круглый год. Раньше навигация длилась всего лишь несколько месяцев.
Мы стояли и смотрели на корабли. Они плыли далеко от нас, но было понятно, какие они огромные. Много кораблей. Я даже про холод забыла. Только от солнышка щурилась. Потому что очки не взяла. Над нашим островом всегда солнышко светит. Вокруг по горизонту всё облака, а над нами их нет. Будто кто-то окошко прорезал. Федя говорит, что это называется «погодная аномалия». Место в Арктике у нас такое – круглый год то солнце, то звезды. И нет никакой непогоды. Ни штормов, ни метелей.
Потом я набрала красивых камешков, и мы пошли домой в купол.
И тут нас встретил медведь. Он стоял посреди тропинки и смотрел на нас. Белый. Огромный. Я остановилась и тоже стала на него смотреть. Я не испугалась. И Федя не испугался, только ко мне прижался.
– Привет, мишка, – вежливо сказала я.
Мишка кивнул. Нос у него зашевелился.
А потом рядом кто-то сказал:
– Девочка, не бойся. Сейчас мы его уберём.
– Не надо его убирать, он сам уйдёт, – и шагаю к нему, к медведю то есть.
– Софья, стой! – Я не удивилась, что они меня знают. Я ведь один ребёнок на острове. – Не ходи! Мы в тебя можем попасть!
А я все равно не слушаю, иду. Подошла к медведю, протянула руку с камешками. Он понюхал, смешно поморщился. Повернулся и ушёл.
А меня схватили в охапку солдаты и к куполу бегом понесли. А Федя рядом бежал и подпрыгивал высоко. Будто мне в лицо хотел заглянуть.
– Ребёнку нужны свежие фрукты, – сказала мама дяде Вале. Валя работает с мамой в обсерватории. Он большой и толстый. Фруктов он не ест, а ест хлеб с колбасой. – И ещё ребёнку нужно южное солнце.
– Вы же ходите на облучение?
Облучение – это когда заводят в комнату, раздевают до трусиков, заставляют надевать тёмные очки и включают специальную лампу. От лампы плохо пахнет, но от неё другая польза. В организме витамины вырабатываются.
– Облучение, – хмыкнула мама. – Ребёнку нужны свежие фрукты и настоящее солнце. И сверстники. Чтобы кругом толпы мальчишек и девчонок. Тогда она не будет убегать с белыми медведями играть.
– А как же экспериментальная программа? Этот отпуск в Госкомитете зубами выгрызать придётся…
– Ты же сам говорил, что у нас незаменимых нет?
– Ладно. Одного незаменимого всегда можно двумя заменимыми заменить. Или тремя. К тому же, если Софье такие сны снятся, какие она тебе рассказывает, – Валя понизил голос, – то как я могу вам отказать? В Госкомитете тоже люди сидят, понимают, что так будет правильно. Как на плакате.
И показывает, где плакат висит – красная кремлёвская звезда ярко светит, а под ней карапуз улыбается. Раньше, когда я была совсем маленькая, то думала, что этот карапуз – я. Но мама объяснила, что плакат очень старый. Его давным-давно сделали. И надпись на нём: «Родился под счастливой звездой».
Вечером мама сказала:
– Всё, мы едем в отпуск.
– Ура! – закричала я. – И Федю в отпуск возьмём?
Мама посмотрела на Федю.
– Не оставлять же его здесь, – сказала мама. И стала собирать чемодан. А я стала собирать рюкзак.