Марина Евгеньевна вешала белье во дворе. Я подошел к заборчику и сказал:
– Здрасьте!
Она обернулась:
– Здравствуй, Денис.
Виду никакого не подает.
– Заходи, – говорит.
Я вошел и сел на крыльцо. И ведь не спрашивает, зачем пришел. Сейчас, говорит, чай будем пить, с вареньем. А я, поскольку серьезно разговаривать я совершенно не умею, и говорю:
– Сейчас есть машины, которые сами стирают, сушат, гладят и все такое. А есть одежда, которая вообще не пачкается.
Это я ее передразниваю – она раньше частенько рассказывала, что сейчас есть за механизмы, до чего человечество дошло, а мы, мол, как дикари живем.
– Надо что-то и руками делать иногда. И своими ногами изредка ходить.
Намекает, что ли, на мой сегодняшний поход. Иногда мне кажется, что она все про меня знает, про каждую минуту моей жизни, и даже мои переживания от нее не скрыты.
Она предложила борща, но я отказался – мне вообще ничего не хотелось. Кроме как прыгать. Или бежать в известную сторону галопом.
За чаем она сказала, что недавно разговаривала с Максом. Он сейчас на Марсе, программирует роботов. Стал хорошим специалистом. Спрашивал, говорит, про меня. Мы с ним не один литр в свое время выпили, пока он не ушел от нас. А теперь и вовсе на Землю нос не сует, года три не был.
– Хочешь с ним поговорить? – спросила Марина Евгеньевна. – Сейчас, вроде, связь с Марсом должна быть.
– Давайте, – говорю.
Она ушла в дом, а я стал вспоминать свою спутницу и бояться, что больше я ее не увижу, а еще я гадал, какое у нее имя. Ей все имена не подходили. Марина Евгеньевна вернулась, и сказала, что минут через двадцать можно будет пообщаться.
Пришла ее дочка со школы, тонкая девчонка-старшеклассница, и стала рассказывать, что изучали, и чему научили своих роботов. У меня тоже был робот, когда я учился, но, конечно, побольше и послабее. Мы своих тренировали в футбол играть, и еще много чего, менее интересного, а эти уже и в небо нацелились. Вот, говорит, если взять два реактивных микродвигателя, прикрепить друг напротив друга, вот так вот, то сил робота поднять у них не хватит. А если вот так, и использовать специальный алгоритм, то хватит. Я не поверил. Мы начали экспериментировать, но тут Марина Евгеньевна позвала меня в дом.
Макса я запомнил веселым парнем, а тут на меня смотрел серьезный взрослый мужик. Рад, говорит, тебя видеть. И улыбнулся. Прилетай, говорит, к нам. Шутит: на Марс просто так не попадешь.
В общем-то, говорить нам особо не о чем было, потому что интересы и проблемы у нас разные. Ты, говорю, не женился еще? Нет, говорит. Опять тупик. Впрочем, тягостного молчания тоже не получилось, потому что Макс начал рассказывать про какие-то странные парадоксы, темпоральные взаимодействия, и все такое. Только я его не слушал, поэтому грубо перебил:
– Макс, как выбраться с помойки?
Он помолчал чуток, и говорит:
– Рад за тебя!
Рано, говорю, радоваться. А он говорит, что задницу страшно отрывать от печи, но зато, если оторвешь, обратно садиться ни за что не захочешь. Пусть ты целых тридцать лет сидел, не вставая. В общем, он ждет от меня вестей. Хороших.
На дворе робот уже болтался на сверхнизких высотах, периодически натыкаясь на разные препятствия, в том числе поверхность земли. Мы еще поговорили о недостатках нынешнего алгоритма, причем эта пигалица меня просто за пояс заткнула одной своей терминологией, а ведь у меня по робототехнике была неизменная пятерка! Потом Марина Евгеньевна загнала дочь обедать, а мне говорит:
– Что у тебя случилось?
Ну, я как на духу:
– Я встретил женщину своей мечты.
– Наконец-то, – говорит. – И что ты собираешься делать?
– Жениться, – говорю, и мне от этого слова аж сладко стало. – Еще: бриться, мыться, учиться. И все такое. Я сегодня обратил внимание, что в городе полно детей, и мне так захотелось, чтобы, вот, прихожу я домой, а там… или нет, сижу я на Марсе и звоню жене: как там младшенькая? А на старшего опять учительница жаловалась?
Опять я кривляюсь. Наверное, просто боюсь к себе серьезно относиться.
– Тебе сейчас главное – не запить, – сказала она, – у тебя такое состояние возбужденное. Давай тебя отправим на Новую Землю, в институт геологии? У меня там знакомый есть. Или куда хочешь?
– Давайте, – говорю, – на Новую.
Подальше, а то я буду бегать к ней под окна и смертельно надоем, и еще надо подальше от родной свалки, где всегда так хочется выпить. Ну, и не только поэтому. Надо что-то делать, куда-то бежать.
И Марина Евгеньевна тут же связалась со своим знакомым, Степаном Степанычем, который на Новой Земле был далеко не последним человеком. Он меня спросил: кем хочу стать, что мне нравилось изучать в школе, и так далее.
– По робототехнике была пятерка, и русский с литературой я любил, – говорю. – Только сначала мне все легко давалось, а как перестало даваться, так я и перестал учиться. Скатился на двойки, потом вообще бросил.
Честно так признался. Ну, еще сказал, что камни красивые коллекционировал в свое время, манили они меня. Степан Степаныч сказал, что всех манили. И сказал:
– Приезжай, сделаем из тебя человека.
Потом я сходил в парикмахерскую, которая сказала мне добродушным голосом:
– Стричь и брить?
Я кивнул, и на стене стали появляться разные прически, а я ткнул во вторую или третью, где покороче. И тогда мою голову мягко обхватили манипуляторы, и дальше я чувствовал только, что мои волосы шевелятся на голове, как от маленьких струй теплого воздуха. Через пять минут я вышел и храбро направился в стоматологию. Там я провел не менее получаса, периодически чувствуя легкие уколы боли. Потом я приоделся. Переночевал у Марины Евгеньевны. Правда, совсем не спал. На свалку я больше не возвращался.
Утром я сам поехал в аэропорт. Иду в посадочное отделение, и думаю, радостно и тревожно, что осталось триста шестьдесят четыре дня. И тут она говорит:
– Тебя и не узнать.
И ведь слышал же я торопливые шаги сзади! Не обратил внимания.
– Как ты меня нашла? – спросил, а сам думаю, что, наверное, она случайно тут оказалась.
– Связалась с социальщиками, – говорит, – тебя оказалось легко найти.
И улыбается. Эх, все про меня все знают. Наверное, один я такой влюбленный баран во всем многомиллионном городе.
– Как тебя зовут-то? – спрашиваю. Теперь как бы и не страшно, мы уже как бы и повязаны. Вроде как суженные – это я, конечно, размечтался.
– Светлана, – говорит.
Точно. Я разные имена ей примеривал, а это, почему-то – нет.
– Я что сказать-то хотела, – говорит, – через год меня здесь не будет, я на практике буду, на Луне. Если все пойдет нормально.
– Ну, значит, встретимся на Луне, – говорю я, а сам удивляюсь своей наглости. Кто меня на Луну пустит?
Потом я ушел, а она, в свой черед, проводила меня взглядом.
В самолете толстый дядька рассказывал, что то, что раньше называлось самолетом, самолетом не являлось, потому как летало не само, а управляли им пилоты, а пароходы вот, действительно, использовали пар, но у них принцип движения был совсем не такой, как у современных межпланетных пароходов. Потом я уснул, и мне снились сны.
Меня никто не встречал. В здании управления мне сказали, что Степан Степаныч сейчас на берегу, как и всегда в это время в воскресенье. И указали направление. Я нашел его по шею в ледяной воде. То есть, там несколько голов торчало, и, видимо, одна из них была его. Меня всего трясло от этого вида, хотя я был тепло одет.
– Здрасьте, – закричал я, – Степан Степаныч тут?
– Тут! – закричала одна из голов: – Залазь!
Я помотал головой. Из палатки высунулась мокрая голова, с плечом и рукой, которой она призывно махала:
– Заходи!
Я зашел. Вдоль стен висела одежда, под ней стояла обувь, а из нее торчали шерстяные носки. За мной ввалилось сразу несколько человек в трусах.