Она ошиблась. На следующем витке мы снова разошлись.
– "Скайларк", ручные маневры запрещаю! – ЦУП рокотал железным баритоном. – Через два витка гарантированно выходишь на горизонт. Времени с запасом!
Лукавишь, бывший! Догнать мало. Состыковаться в цейтноте девчонка не сумеет.
– Шестой, сколько у тебя посадок?
– Три самостоятельных.
– "Скайларк" подойдет через четыре с половиной часа. Спасательный "Кречет" через шесть. У нас две попытки. Если стыковка срывается, уходишь на посадку. Подтверди.
– Принял.
Голова гудела. Датчик атмосферы временами подмигивал, но не загорался. Что-то рано он. Старое корыто, этот "06", дай ему космос успешных прилунений!
Диспетчер сбросил программу экстренной посадки. Не мелочится дядька, меня этак перегрузками размажет. Добро пожаловать в космос, сынок?
Ровно в ту же минуту заполыхал индикатор, и я успокоился. Не люблю неопределенности, всех этих подмигиваний. Итак, еще виток, максимум полтора. Уходить на посадку прямо сейчас, пока мозг работает? Или подарить Джейн еще один шанс? Была бы монетка – подкинул, было бы тяготение – поймал. Ничего не было.
– Сработал индикатор кислорода, – доложил я.
– Оставаться на орбите! – грохотнул ЦУП.
– Прошу разрешение на маневр! – прорвалась Джейн, кажется, едва сдерживая истерику.
"Челомей" долго молчал, совет в Филях устроили, не иначе. Потом отказал.
Тогда я выпотрошил аптечку и загнал в медотсек скафандра ампулу снотворного. Арифметика: во сне я продержусь вдвое дольше, как раз Джейн на попытку. У нас это так и называлось – последняя попытка, ею пугали зелень с первых курсов.
Ох ты ж, мама дорогая! С детства боюсь уколов.
– Принял решение ожидать в бессознательном состоянии! – весело сообщил я, проваливаясь в небытие. – Оцениваю запас времени в шесть-восемь часов.
– Запрещаю! – бушевал где-то на границе сознания ЦУП. – Ты что творишь, щенок?!
…я пришел в себя только в госпитале. С трудом осмотрелся. Перспектива расплывалась, но в фокусе проявилась Джейн в скафандре и без шлема. Я поразился, как она прекрасна в гневе! Слипшиеся волосы открыли высокий лоб и пронзительные глаза. Ее не портили даже ярко-красные белки и окровавленные тампоны в ноздрях.
– Ты все подстроил! – отрезала Джейн, не дожидаясь выводов комиссии.
Она смотрела необычно. Этот взгляд не выжигал, он открылся. Я прочитал в нем и ярость, и удивление, и сомнение, и, наконец-то, интерес.
– Ты справилась.
– Это из-за нее?! – спросила Джейн, раздувая крылья носа; с тампонов закапала кровь, и герцогиня размазала ее по щеке.
– Из-за тебя.
В следующие минуты я понял, что герцогини отличаются от обычных девушек разве что дорогой прической. Я облучал ее добрым взглядом и не слушал. Какая разница, что говорит женщина? Ее нужно читать по глазам, там всё! Но по правде, она вывернула меня наизнанку.
– …идите вы, блаженные, со своим диспутом знаете куда?! – закончила она и перевела дух. – В… воспитатели, черт бы вас!
– Спасибо! – тепло ответил я. – Честно!
У нее скривилось лицо. Джейн развернулась и пропала из поля зрения.
Что было дальше, не хочу рассказывать. Пилотский диплом я все же получил, и это было единственное светлое пятно в сплошной черной полосе.
С той истории прошло немало лет. Не буду лукавить, что раскаиваюсь – не потому что считаю себя правым, а потому что это неважно. Делай что должен, ярлыки пусть почта клеит.
Джейн я видел часто, в сетевых новостях. Она меня – всего лишь раз, когда поймала между вылетами.
– Я выхожу замуж, – сказала Джейн без предисловий. – Думала пригласить на церемонию тебя и ту девушку… твою девушку. Но вы не примете приглашения. Хочу спросить – почему?
– Я знаю, – ответил я. – За какого-то принца. Поздравляю, когда-нибудь станешь королевой! Не нужно приглашений, тебе будет неуютно, а мне грустно.
– Ты невозможен! – припечатала в ответ почти принцесса Джейн. – Наглец, мог бы и солгать что-нибудь. Как она тебя выносит?! Приглашение вышлю – на память! Удачи тебе, Саша.
Но это было потом, а пока что…
После выпуска я долго не мог устроиться, моя характеристика вызывала истерику у кадровиков. Меня вытащил из болота очень хороший парень Джамаль. Он позвонил ночью.
– Хулиган? – спросил Джамаль.
– Наговаривают, – просипел я спросонья.
– Подлецы! – согласился Джамаль. – Собирайся, ты мне подходишь.
– Когда?
– Шестнадцать по Гринвичу, с Байконура. "Ты кто" и "куда" тебя не интересует?
– Разберемся.
Джамаль сочно загоготал и отключился.
Я летал с ним четыре года, потом, когда Джамаль вернулся на Землю, занял его место – командира эскадрильи дальней разведки. Мы ныряем в Сферу, и люди считают нас героями. Чудаки, это просто работа. Любимая работа. Ложемент в обитаемой капсуле, гул токамака, раскаленные крылья теплообменников. И бесконечный мир впереди!
Он меня завораживает.
Елена Гарвардт
Сашка и динозавтр
Пятнышки у божьей коровки чуть выпуклые, будто на красную карамель капнули черным густым кремом. Мама делает иногда такие пирожные по выходным. Карамель или вишневая – тогда у божьей коровки крылышки темные-темные – или малиновая – тогда они яркие, как платье у моей куклы Маргариты – или клубничная – тогда похоже на небо, что сейчас у меня над головой. А крем лакричный или шоколадный. Я больше люблю шоколадный, хотя про лакрицу часто читала – например, в старой книжке про мальчика..и еще одного мальчика…и девочку. На самом деле там много-много мальчиков, просто я именно этих и запомнила. Там еще этот мальчик так хитро предложил другим за себя забор покрасить, и те с удовольствием согласились. Хотя я бы тоже согласилась. Я очень люблю рисовать. А ведь красить – это то же самое, что рисовать. Только делать это еще и полезно. И одной краской, густо-густо, так, что кисточка оставляет горки и ямки. Совсем как настоящие горки и ямки. Как их называют…канионы..да, канионы.
Тут тоже много-много канионов. Папа показывал фотографии. А еще дюны, катеры, и гезеры, вот. Я стараюсь запоминать все, о чем рассказывает папа. Правда, он иногда смеется, когда я повторяю за ним, и говорит, что я путаю слоги и неправильно произношу, но ну и что. Главное, что я общее запоминаю – а уж со слогами потом разберусь.
На фотографиях все такое интересное и необычное. И как-то даже не верится, что это все то же самое, что и вокруг – только сверху. Я всегда сначала пытаюсь найти на фото наш купол. Иногда получается – а иногда и нет. Иногда я путаю наш купол с другими – особенно с десятым и пятнадцатым почему-то – а иногда просто не могу увидеть его, так ловко упала тень от горы. Но чаще всего его на фотографии и нет, потому что аппарат снимал другую часть планеты.
А после поиска купола я просто рассматриваю все эти узоры и пятна и стараюсь представить, как это выглядит на самом деле. Папа со мной даже иногда играет так – дает фотографию, сделанную сверху и предлагает нарисовать так, как это выглядит сбоку. А потом достает другую фотографию, "сбочную" и мы сравниваем, где я правильно сделала, а где нет. Иногда к нам еще и дядя Андрей присоединяется и мы с ним соревнуемся, кто правильнее нарисует. Дядя Андрей обычно выигрывает – но это и понятно. Он же старше меня, а, кроме того, в некоторых этих местах был. Но я не расстраиваюсь. Тем более так смешно бывает, когда дядя Андрей вдруг не опознает место, из которого только что вернулся. Он сам громче всех тогда смеется и говорит что-то вроде "посыпаю голову пеплом и рву волосы".
Папа говорит, что это еще что. Вот когда-то, когда на Марс люди еще не летали, а только специальные космические аппараты – тогда на фотографиях вдруг увидели лицо. И сразу стали думать, что это какое-то послание марсианских жителей.