И так же как все эти килоджоули, стекались к нам дети. Сначала – по два-три в год потом – по пять-шесть, теперь вот по десятку, а скоро счёт пойдёт на дюжины. Со всех окрестностей, где были космо-центры: из Ташкента, из Шымкента, из Алматы, Караганды, Астрахани, Акмолинска, Омска…
Мы ведь очень длинно рассуждали о том, какими будут эти дети. Нам казалось, что самое главное – это накормить их и защитить, мы много об этом говорили, но тут вдруг получилось, что есть ещё одна большая проблема. А именно: мы не предвидели дальнейших трудностей.
Жизнь моя началась с забот, диктуемых нехваткой пищи, а потом её, жизнь мою, определяла злость. И ничего другого я не знал, и знать не хотел. Но вот эти мелкие, вдруг подумал я, даже если и столкнутся с голодом – то не утратят своего человеческого достоинства. А если случится в их жизни ненавидеть – то они не позволят ненависти быть движущей силой… Что же направляет этих детей?
Детей?
Разве человек, осознающий свою нужность и взирающий на себя с точки зрения общей пользы – может быть ребёнком? Вот ты, Владимир Фёдорович, можешь позволить себе такую роскошь – рассуждать о собственной пользе? Года через три, когда настигнет тебя пенсионный возраст, переведут тебя на должность Почётного Протирателя Штанов – в какой-нибудь Совет ветеранов МВД, и польза твоя будет метаться между конференциями и санаториями, между, видишь ли, общением с журналистами и катанием на байдарках.
В оконном стекле отражался уже начавший сутулиться пожилой человек. Несколько скособоченный от трёх дырок в кишках, левее пупа, лысоватый, в расстёгнутом кителе, провисающем над нестандартным, по случаю протеза, плечом. И с навсегда застывшей на физиономии гримасой подозрительной набыченности.
"Я – старый мент на списание; будьте снисходительны!".
– Лёша, а как, ты думаешь, сейчас в Швеции насчёт байдарок? – спросил я. – Имеет смысл?
Нелыкин встал из-за стола, и тоже приковылял к окну. Осмотрел меня скептически и остался недоволен.
– Это всё нервы, Фёдорыч, – сказал Нелыкин. – Не берегут они наши с тобой нервы… Вообще не понимаю, чем там Детские комнаты милиции занимаются. Два школьника перестают ходить на уроки – раз. Выбирают программу подготовки в космо-центре – два. Что непонятно? Трудно сообразить, что будет "три"?
– Наверное, трудно…
– Трудно было в сорок девятом году Юру Маркиза с его отморозками брать! – обозлился Нелыкин. – Вот это было – трудно!
С моей-то выслугой, подумал я, меня переведут не то что в Акмолинскую ДКМ, а хоть в Африку, только попросят координаты поточнее указать. Но рапорт лучше на свежую голову напишу, утром. А на сон грядущий не худо бы ознакомиться с творчеством публициста Курлыкова, что ли.
– Управы на них нет никакой, – буркнул Нелыкин, и трижды рубанул воздух напряжённой ладонью: – Ни-ка-кой!
Роу Иван
Курьер
4.09.31
– Свежее мясо! Отличное свежее мясо! – так и начинается моё утро. Каждый день, кроме пятницы.
– Люхум аттазиджа! – прямо под окном, двумя этажами ниже. Ещё одна издержка Двадцатого округа – как и аборигены, смотрящие на тебя с таким удивлением, словно по их улицам идёт белый медведь.
***
ESA, в которую я так и не поступил, сделала мне ручкой минимум на год, так что оставаться в Париже будет просто не на что. Можно вернуться в Беринген, туда репатриировались мои родители, когда в России начиналось. Только о возвращении не хотелось даже думать. С тоской и чёрной завистью обновляя список принятых на планшете, я слушал, как мой сосед по комнате празднует поступление с ещё несколькими хмырями. Один из них, горбоносый и худощавый, подошёл и ко мне.
– Мигель, ронин-профи – кто такой ронин, я не знал, но отрекомендовался в ответ.
– Курт. Всё завалил.
– Ага. Видишь меня в этом списке? – наклонившись над планшетом копной сальных чёрных волос, Мигель бесцеремонно ткнул пальцем в экран
– ???
– Я тоже не вижу. Четвёртый раз не нахожу, и в пятый не найду. Так что и ты прими это проще.
– …
Наверное, в тот момент я напоминал телёнка, который остался один в чистом поле. Глядя на мою кислую физиономию, Мигель буквально запихнул меня за стол к своим приятелям и всучил бутылку "Кроненбурга"…
***
Очнулся я от того, что меня бесцеремонно окатили водой. Тело ныло так, как будто меня завязали в узел на пару суток. Откуда-то с улицы доносился запах тухлятины. Я перевернулся на спину: перед глазами расплывалось кровавое пятно – впрочем, это оказался всего лишь японский флаг, прибитый к потолку.
– Остался от прежних жильцов – пояснил Мигель.
– … – Промычав что-то невнятное, я сел, привалившись к засаленной стене.
– Правильно понял, у тебя ещё всё впереди. Слушай, compadre, я так понимаю, к мамочке под крылышко тебе неохота?
Я сумел кивнуть в знак согласия.
– Вот что, живи у меня. За квартиру пополам будем платить, как сможешь. Пока в долг.
Утвердительно киваю ещё раз.
– Что здесь с работой? – пересохшее горло скрипело как несмазанная телега.
– Совсем pendejo? Тебе вчера говорили – устраиваешься курьером в любой магазин, и на еду тебе хватит. А там будет видно.
После скромного завтрака (чай из несвежего пакетика и черствый батон с маслом) Мигель лёг досыпать. А я – сел искать вакансии на высокую должность мальчика на побегушках…
***
Через пару недель в Двадцатке я сносно торговался, а через пару месяцев – мог прочитать объявление и с горем пополам объясниться на дикой мешанине арабского и французского. Серая куртка, низко надвинутая кепка и рыжая щетина, превращавшаяся в бороду – так на меня перестали обращать внимание. То ли я стал походить на какого-нибудь иранца, то ли просто не представлял интереса, как никчёмная деталь пейзажа. Меня устраивало и то, и другое.
***
Вот я и на месте. Осталось отдать последний заказ и идти домой, благо здесь совсем недалеко. Четвёртый этаж, вторая дверь от лестницы, ноутбук и гарнитура Zelix. Получатель не указан.
Ассаля?му `алейкум! – открывает мне дверь усатый араб.
Ва-алейкум – <Вот ваш заказ>
– <Заноси>
– <Распишитесь здесь и здесь. Дополнительное вознаграждение – на ваше усмотрение>
Над произношением работать не пробовал? – араб сказал это по-русски, протянув ладонь размером с лопату – Сан Саныч.
– К-курт.
– Да ты заходи, присаживайся. Чаю будешь?
За чаем я рассказал ему о своих нехитрых приключениях. Тот слушал, иногда спрашивая и кивая головой, как будто с чем-то сверяясь.
Когда я закончил, мой собеседник, решившись, взял быка за рога:
– Домой возвращаться собираешься?
– К родителям в Германию?
– Домой, в Союз.
– Что я буду там делать?
– А здесь ты что делаешь?
– Как видите, курьерствую. На еду хватает.
– Вот и будешь курьером. Красной чумой торговать. Вразнос.