— Даже странно, что ты не слышал о смерти Игоря.
— Игоря? — растерянно переспросил я и предчувствие забилось в груди.
— Рощева. Новенького. Вчера тест у тебя проходил. На профпригодность.
Я ощутил, как тяжелеют руки.
— А что с ним случилось?
— То же самое. Внезапная смерть.
— Причины?
— Неясны. Система биоконтроля не видела опасностей для жизни.
— Родственники знают? — спросил я, вспоминая плачущую девушку в отсеке для приезжих
— Игорь — сирота. Единственным родственником был брат, погибший вчера вечером во время испытаний нового вида космолетов.
— Брат… — повторил я задумчиво.
А ведь Игорь жил именно ради брата? Ответ на один из вопросов ассоциативного теста. Значит, он умер потому что…
— Кто принимал тест на профпригодность у Виктора?
— Ты, наверное, — неуверенно ответил Сережа. — А зачем спрашиваешь?
Нет, я тогда еще не работал. Виктор — один из первых переселенцев. Людей было мало. Рабочих рук не хватало. То есть, тогда тесты проводил… кто? Наверное, глава ассоциации.
— Ты куда? — крикнул вслед растерянный Сергей, но я сделал вид, что не услышал.
Отвечать не было никакого желания.
В это по-домашнему обустроенное помещение стекалась вся информация о здоровье, жизни, работе и надеждах людей. Центр ассоциации трудящихся. Организация, заменившая государства. Здесь знают о судьбе каждого жителя. Здесь народ не воспринимается как серая масса. Ведь в ассоциацию входит лишь несколько сот человек. Каждый — настоящий и нужный общество, а вовсе не один из винтиков статистики.
Мне всегда нравилась эта уютная приемная. Маленький столик в уголке. Два высоких кресла. Настольная лампа с теплым оранжевым абажуром, которая так напоминала о земном покое. Размеренное тиканье старинных механических часов. Запах каких-то пряностей. Кажется, тмина? Я не был уверен. Но почему-то именно этот аромат напоминал о жене и маленьком сыне…
От мыслей о доме меня отвлек шорох открывающейся двери и чьи-то шаги.
— Я хотел бы узнать о тесте на профпригодность Виктора Кравченка, — поспешно сказал я, одновременно всем телом поворачиваясь к главе ассоциации.
— Здравствуйте! — невозмутимо ответил Александр Николаевич, словно и не слышал взволнованного вопроса.
— Добрый вечер, — я растерянно встал и пожал руку высокому седоволосому мужчине. — Так что насчет Виктора?
— Зачем вам эта информация?
— Меня беспокоит его судьба.
Александр Николаевич опустился на одно из кресел. Я наблюдал за его пальцами, которые постоянно двигались, отвечая на неслышимые сообщения, подающиеся прямо в мозг.
— Странно, — проговорил он. — Вы не были коллегами. Должно быть, дружили?
— Нет.
— А что тогда?
Я не выдержал пытливого взгляда и отвел глаза.
— Догадываюсь о причине смерти Виктора.
Глава ассоциации молча рассматривал меня. Задумался? Нет. Его руки не переставали совершать движения в воздухе. Возможно, именно сейчас он передает данные о двух смертях суперкомпьютеру, процессор которого теперь и заменяет механизм государства.
Никогда не понимал, как можно заниматься двумя делами одновременно…
— Что вы хотите знать?
— Ответ на вопрос из ассоциативного теста.
— Какой именно?
— Для чего жил Виктор.
Александр Николаевич грустно улыбнулся:
— А вы помните, что сами ответили на него?
Я задумался. Кажется, это было так давно. Так сложно и волнительно. А теперь те далекие события представлялись мелкими и ничтожными.
— Сказал, что живу ради жены и сына, — медленно ответил я.
Александр Николаевич кивнул. Потом опустил голову и снова заговорил:
— Если я не ошибаюсь, Виктор ответил также. Похвально. На этой планете абсолютное большинство существует ради чего-нибудь другого. И пока у них все хорошо… — продолжил Александр Николаевич
Стресс. Система биоконтроля, которой не подвластны психические реакции. Марс, экстремальная ситуация, изоляция от привычного общества. И смерть. От чего?
А почему рушится человеческая жизнь? Потому что теряет свою основу, цель, смысл — называйте как хотите. Только вот на Земле после подобного потрясения ждут месяцы депрессии, а на Марсе, где усиливаются любые психические реакции, наступает смерть.
— Да, они живы. Ведь то, ради чего они живут, пока еще не утратило смысл, — тихо закончил я.
Над головами всеми оттенками красного переливалось марсианское небо. Солнце уже поднялось высоко и золотило ярко-белый купол станции. Ноги грузли в мягком песке. Даже стеклянные стены и крыша прогулочной площадки, отгораживающие нас от марсианской действительности, не портили естественной картины. Редкие минуты счастья.