— Исаак Фабиан Джанелла. Журналист и демиург.
— Простите, в каком смысле? — Антарес включил доброжелательность.
— Я являюсь демиургом в своем виртуальном пространстве. Есть такая игра, Geova 26.10…
— И вы являетесь там создателем мира.
— Да, одного из миров. Моя задача поддерживать в нем равновесие и управлять теми, кого я сотворил.
— Ясно, — перебил Ка, — лучше скажите, вы журналист, то есть вы на какое-то издание работаете, да?
— На телеканал WMS.
— Кто его смотрит?
— Обычные люди. Служащие, домохозяйки, пенсионеры. Ночью – те, кому не спится. У моей передачи 500 тысяч зрителей.
— Это полмиллиона людей садятся к телевизору, чтобы смотреть вас? Круто! И вы будете освещать строительство космического лифта? А про лабораторию расскажете?
— Для нашей аудитории интересно не столько терраформирование, сколько соприкосновение реальности и мифа. Еще сто лет назад в нашей стране всерьез боялись вторжения марсиан. Именно Марс ассоциировался с агрессией – красная планета, названная в честь древнеримского бога войны, с двумя спутниками…
— Мифологию у нас проходят в первом классе, — не выдержал Антарес. — Вместе с колесом и рычагом.
— Да? Словом, наша задача, развеять эти представления.
— Ясно. Будете писать марсианские хроники. — Антарес отодвинул панель, подставил миску под слив заварочной машины, ткнулся в меню. Первые блюда: Супы ОКСа: Креветки, мисо, окрошка, гаспачо… 20 новых вкусов. — А, черт!
— Сейчас Марс получает первых поселенцев. Вы молоды, амбициозны. Может быть, через несколько лет ваша колония, как Америка, захочет независимость, а потом, как знать, какие у вас будут отношения с Землей, — рассуждал Джанелла. Ка слушал с завидным интересом.
— А старой серии ОКСа-то нет? — повернулся к нему Антарес.
— Неа. Он выбрал гаспачо.
— Вам понравилась бы работа на телевидении? — спросил Джанелла у Ка.
— Не знаю. В нашей стране нет телевидения.
— Что, совсем нет? Я думал, это клевета. Но почему его нет?
— Да у нас как-то вообще односторонние средства связи не развиты. — Печали в голосе Ка сильно поубавилось. — Никто не будет слушать, если нет возможности ответить.
— И кем вы будете, когда станете взрослым?
— Надеюсь, стану просто полноправным гражданином. У меня нет специализации.
Антарес промазал салфеткой мимо утилизатора. Наклонился, поднял, кинул снова.
— Новые вкусы ОКСа – полная хрень в сравнении с прошлыми. Какой там был буйабес! А это что? — Антарес отправил в переработку миску с ложкой. — Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что мир только портится.
— А у вас какая профессия? — переключился на него Джанелла.
— У нас нет профессий.
— Да, то есть специализация.
— У меня их пять. Топология, геофизика, литература, история, диамат.
— Но это же, как у вас говорят, «ах-ху-ено!» иметь пять профессий? У всех советских людей, с кем я уже знаком, одна, две…
— Специализаций.
— Да, я знаю, что у вас это так называется, но какая разница?!
— Я могу с нуля произвести все, что на вас есть. За исключением, может быть, нескольких деталей камеры.
— Что ж, хорошо, пусть будет пять специализаций, — Джанелла справился с раздражением и вернул себе плавную, круглую, немного самодовольную манеру речи.
— Охуенно не иметь специализаций, — признал Антарес. Зря он это сказал. С тех пор от Джанеллы стало совсем не отвязаться.
Его удивляло все. Ка – это имя, а где фамилия? Как нет фамилии? Что, и Гензо Антарес – это все одно имя? Вы не гордитесь своими родителями? Вы их стесняетесь? Почему у вас не принято афишировать родственные связи? А как ваши юристы устанавливают права наследования? Нет юристов? Нет прав наследования?!.. Джанелла называл это «интервью».
Антаресу, привычному к постоянной нагрузке – умственной, эмоциональной, мышечной – было до одури скучно. Периодически инициативу в разговоре брал на себя Ка. Увы, только для того, чтобы лихорадочно выспрашивать у Джанеллы аналогичные глупости.
На анализаторе изменились данные по составу воздуха, уменьшилась плотность. Антарес подсчитал, что этими темпами ко времени стыковки на борту будет практически чистый кислород при давлении 31 кПа. Такие же показатели были на Марсе внутри купола, значит, кто-то уже позаботился об адаптации. Еще из головы не шел загадочный старец, на фоне которого совершенно стерся образ Тригонометрики. Это было смешно и досадно. Лишнее напоминание, что его судьба – ворчливый мизантроп, а не чудесная женщина.
Джанелла тем временем говорил, что человек по природе агрессивен, а возможность для каждого вымещать натуру в пустоте бескрайних виртуальных пространств – лучшее, что цивилизация дала людям.
— Получается что-то типа комфортной одиночной камеры, куда каждый человек должен быть посажен за греховность? — увлеченно вникал Ка.
— Да, но если это добровольный выбор, он и есть свобода. Моя камера заключает в себя весь мир. Вот вы считаесь свободным и действуете добровольно. Теперь представьте, что весь этот космический корабль и место, куда мы летим, находится внутри камеры. В чем же разница?
— Во мне, например, — вскользь заметил Гензо Антарес.
— Как сказать. Возможно, вы есть в моем мире, как я есть в вашем.
Антарес вежливо промолчал. Он уже извел на Джанеллу годовой запас внимательности и выдержки. Эскапист, авантюрист, неуч – ради бога. Только не ксенофоб.
И все же он огреб свою порцию дерьма от этого разговора.
— Как вам удалось попасть в число первых колонистов? — Первым Джанелла всегда обращался к «вундеркинду».
— Ну, я с детства не свожу глаз с проекта. В тот же момент, когда посчитался итог голосования по признанию базы территорией СССР, запостил заявку. Успел в числе первых.
— А вы?
— А я – через комиссию по дискриминации.
— Круто, — сказал Ка. — Занял чужое место. В принципе на этом знакомство могло и закончиться.
— У вас в стране есть дискриминация?
— Нет, у нас в стране есть комиссия. Ее сейчас чаще называют комиссией по привилегиям, но пока она пользуется влиянием. Комиссия установила квоты.
— К какой дискриминируемой группе вы себя причисляете?
Лицемерил Джанелла почти так же плохо, как Антарес. Выдать интерес за сочувствие не вышло, эти двое видели друг друга насквозь.
— У нас в стране признается три категории граждан, чьи права были ущемлены в первые десятилетия, пока Конституция 55-го года не расставила все по местам. Неполноценные, неполноправные и беременные. Неполноправные – люди от 18 до 24 лет, по-вашему, студенты. Мне 23. Надеюсь, я ответил на ваш вопрос.
— Да, но как получилось, что по квоте прошли именно вы? Ведь многие хотели лететь?
— Пока только я. Через неделю вылетают еще две Медузы, возможно, к тому времени кто-то еще подаст заявку.
— Почему никто не хочет лететь?
— Если вы были в наших городах, то, наверно, сами понимаете. Витражный купол, климат-контроль, — в памяти выпукло нарисовался зловредный старикан: – незабудки, фонтаны… А здесь в каютах даже компа нет нормального. Он усмехнулся: девяностопроцентная правда – стопроцентная ложь.
— …Ну и потом… получение прав у нас привязано к обучению, без этого нет допуска к управлению и контролю над производством. Романтика покорителей природы на периферии обычно совпадает с загниванием систем управления в центре. Поэтому у нас важнее управление и контроль. А Марс – это большая ферма и большой рудник. В плане развития производительных сил он не сулит принципиального прорыва.
На этой ноте Джанелла наконец вспомнил, что он не только журналист, но и демиург, и ушел проявлять заботу о своем народе. Ребята остались сидеть, не глядя друг на друга. Антарес ненавидел зависеть от чужого мнения, но зависел.
— Это важно? — он резко прервал молчание.
— Да.
— Это настолько важно?
— Нет.