— При чем тут развитие?
— Неполноценные – сокращение от умственно-неполноценных.
— Это восходит к нашей истории, — быстро вмешался Ка. — Когда подростки стали бороться за самостоятельность, один известный идеолог написал на своей странице, что умственно-неполноценных нельзя подпускать к принятию решений. И с тех пор подростки стали называть себя умственно-неполноценными. Это было неоднородное, но очень сильное движение с радикальной программой, потому что для нас тогда было много запретов. Потом оно победило. Так мы получили свободу передвижения, отмену опекунства, право на информацию, право на секс, право совещательного голоса… И когда в 2055 году приняли новую Конституцию, понятие «неполноценные» уже стало официальным.
— Все равно это звучит оскорбительно.
— Нет, это звучит замечательно, — сказал Ка, повеселев. — Честно говоря, я вообще не понимаю, как мои ровесники раньше жили.
Он с любопытством посмотрел на Антареса, который не только воспитывался при старой системе, но и вполне мог быть в числе тех, кто спровадил ее в последний путь. Но выяснять не стал, вместо этого насел с расспросами на Джанеллу.
Антарес уже начал привыкать к их беседам. Пока Ка общался, он успел выцедить из заварочной машины полный обед и съел его под пролистывание мемуаров Шпеера.
— …В прошлый раз вы сказали, что у вас в стране нет фамилий, но среди экипажа есть Молотофф, это ведь фамилия? — спросил Джанелла.
— Скорее популярная раньше на Западе зажигательная смесь, названная в честь сталинского наркома иностранных дел, — невозмутимо пояснил Ка. — Он взял себе этот псевдоним из романа русского писателя Помяловского. Интересно, что когда он придумывал фамилию своему герою, символа «серп и молот» еще не существовало, и Помяловский выбрал молот просто как орудие, указывающее на пролетарское происхождение.
— Интересно, что нарком Молотов не считал Молотова положительным героем, — возразил Антарес.
— Неужели Сокольцев тоже не фамилия?
— А кто это?
— Вы не знаете, кто такой Сокольцев?
— Понятия не имею.
— Это же выдающийся советский ученый! Он два года назад получил Нобелевскую премию, об этом все писали.
— Спасибо, вы очень понятно объяснили, — ядовито сказал Антарес. — За что хоть премию-то дали? Ученому?
— За выдающиеся достижения в области химии. Что-то связанное с металлами.
— Здорово. Он летит на этом корабле, так?
— Да, он и его супруга Октябрина.
Антарес страдальчески провел ладонями по лицу и полез в комп смотреть, WTF Сокольцев.
— Почему у вас разрешают мужу и жене быть в одной экспедиции?
— Ух, — восхитился Антарес, — а мы ищем инопланетян где-то в космосе…
На пятый день полета двигатели корабля выключили. Их тихое позванивание было почти незаметным, но сейчас наступившая тишина била по ушам. На два часа на корабле наступила невесомость. Антарес провел это время с Ла Расон. Она неслышно возникла в дверях, робко заглянула внутрь и сказала:
— Я тут шла мимо…
Антарес засмеялся. Почему-то в ее исполнении даже это было весело. И он был чертовски рад ее видеть.
— Я тут шла мимо, — невозмутимо повторила она, — и подумала, хорошо бы заняться сексом в невесомости. Он ответил в тон ей:
— Отличная идея! Проходи, разувайся. Ка и Джанелла оставили их одних.
Сначала он бросался целоваться, как разыгравшийся щенок. Но расставшись с последним ботинком, утратил контроль сначала над ситуацией, потом над собой. Отчетливый момент – ее ладонь на губах и голос, говорящий: «Не ори. Если не хочешь, чтобы нас слышал весь корабль». Звук выше 75 децибелов шел в динамики.
У нее было тело женщины, которая на 20 лет больше его сверстниц занималась фитнесом и танцами. И мозги, находившиеся в работе на 20 лет дольше, чем его собственные. Антарес вымотался, но только набрался сил. Он отогрелся, почувствовал себя почти живым. Это было приятно. Это было не то, чего он ждал от секса.
Одевшись и отпустив Тригонометрику, Антарес вышел в коридор. Повертел в руках мини-ПК, но звонить не стал.
По всему кораблю деловито носился экипаж, производя профилактический осмотр силовой подсистемы и раздавая указания пассажирам. Когда осмотр был закончен, Тринити сказала по громкой связи:
— Друзья, рекомендую пристегнуться!
Двигатели приятно зашумели, и вес снова вернулся к вещам. Пол стал полом, потолок – потолком.
Впрочем, почти сразу потолок стал заваливаться набок, это продолжалось минут пятнадцать. Корабль разворачивался соплами двигателей к Марсу, начиная торможение.
Приняв душ и поскучав еще с полчаса, Антарес решил, что сыт одиночеством по горло, и пошел в зону отдыха. Дошел и замер у входа. На свободной площадке Ка танцевал капоэйру. Барабаны звучали глухо и резко. Сердце само ловило неровный бешеный ритм. Его соперница, упитанная латиноамериканка одного с ним роста, двигалась не менее эффектно, но быстро устала и вышла из круга. Ее сменил незнакомый парень. Антарес наблюдал, одновременно любуясь и запоминая движения, прикидывая на себя. Такое он никогда не танцевал. Когда место освободилось, он вышел на площадку. Но Ка сказал:
— Не сейчас. Позже.
Его кожа блестела от пота. Судя по тяжелому дыханию и мокрой насквозь майке, он был здесь уже давно. Антаресу, расслабленному и безупречно одетому, оставалось только кивнуть:
— Хорошо, позже.
Джанелла был послан в мир не иначе для равновесия. Он находил Антареса по схеме перемещений, заходил в двери, которые никогда не запирались, и начинал нудеть:
— Неужели вам все равно, что за вами наблюдают… Вас контролируют…
— Кто? — беспристрастно интересовался Ка. — У нас нет правительства.
— У нас даже журналистов нет, — ронял Антарес и потом выслушивал нагоняи про нарушение принципа равенства: «Ты бы не мог общаться с ним по-товарищески, без этих твоих взглядов «сверху вниз – сверху в пол»?»
— Нет, — легкомысленно говорил он.
— Тогда не общайся.
— Хорошо, не буду. Но тут Джанелла находил его и заводил свое:
— Вот вы презрительно относитесь к профессионалам. Ваша система обучения построена на том, чтобы повторять производство, как оно исторически развивалось. Если это так, значит, вы можете производить и литературные шедевры? Скажем, написать пьесу, как Шекспир?
— Я в достаточной степени владею техникой, но я не владею опытом, необходимым для создания шедевра. В любом случае вряд ли я буду самовыражаться в форме пьесы, — и опять сквозь беспечность, снисходительность и небрежность просачивалось чувство дистанции.
— В чем же самовыражаться, если не в искусстве?
— В действии, разумеется.
Единственное, чего Гензо Антарес не мог понять, — зачем Джанелла это делает. Возможная злонамеренность не вписывалась в общий контекст. После Ультиматума оставшиеся капиталистические государства не могли иметь ни собственные армии, ни военные статьи бюджета, и мирно доживали свой век. Какие бы реакционные силы ни дремали в их недрах, здесь им ловить было нечего. В качестве битвы за умы юного поколения это, по мнению Антареса, тоже не имело смысла. А то, что Джанелла так развлекается, не укладывалось у него в голове.
— Не понимаю, — сказал Ка, когда они остались одни. — Как ты ухитрился быть лучшим на своем курсе. Тебе же ничего не интересно. Антарес невесело хмыкнул:
— Все-таки отправил запрос? Если не интересоваться всяким дерьмом, можно сэкономить кучу времени.
Они много спорили. Ка хуже знал факты, но лучше прокладывал взаимосвязи. Обнаружив за просмотром проектов пробел в своих знаниях, он тут же читал с мини-ПК словарные статьи и учебники, потом по одной ему понятной логике искал дополнительную информацию, плотно вписывая явление в контекст.
Антаресу было интересно, каким видит мир человек, который знает о проблемах отмены денег, создания квантовых компьютеров или использования электроракетных двигателей, но не знает, как они были решены. Он окружен вещами, которые с его точки зрения не могут существовать.