— Вы простите, Александр Степанович, но впечатление инвалида вы не производите.
От кого-то другого это был бы щедрый комплимент. Но Виталий сказал это тоном экзаменатора, намерившегося срезать студента-зубрилу. Я едва не рассмеялся. Взял с блюдца чайную ложечку и постучал себя ею по лбу. Раздался отчётливый гулкий стук.
— Фронтальная трепанация, — сообщил я. — Я на станке стоял, а за соседним работал стажёр. Куратор недосмотрел, пацан плохо закрепил ключ в патроне. При включении станка на 100500 оборотов ключ вылетает со скоростью пули. Стажёр, стервец, увернулся. Оно в меня и влетело. Вот тут. — Я показал, где. — Всё левое полушарие всмятку. У меня теперь черепная коробка на сорок процентов заполнена силиконовым физраствором. А вы говорите, впечатление не произвожу.
— После таких травм обычно ведь не выживают, — заметил Виталий.
— Обычно. Меня в клинике Сеченова лечили. Мне или помереть полагалось, или в растение превратиться. Врачи говорили, чудо. Ну а я кто такой, чтобы с ними спорить?
— Вы сердитесь? — мягко спросил Виталий.
Я если и сердился, то самую малость. А вот от этого вопроса разозлился всерьёз
— У вас же всё в досье написано, товарищ администратор.
— Написано. Но я хотел посмотреть, как вы будете об этом рассказывать. Извините. Я промолчал. И хлебнул чаю, чтобы скрыть внезапную неловкость Виталий провёл пальцем по планшетке, перелистывая досье.
— Насколько я понимаю, уцелевшая часть вашего мозга переняла на себя функции разрушенных структур. Поэтому вы не превратились в овощ, а сидите здесь с вполне цветущим видом. — Он подмигнул, когда я растерянно посмотрел на него. — Везунчик вы, Александр Степаныч.
— Есть немного, — не мог не согласиться я. — Только… ну… вы не совсем правы. Я не… словом… я ничего не могу.
— Вы сидите передо мной. Разговариваете. Пьёте чай. Вы совсем не похожи на человека с половиной мозга.
М-да, как-то иначе я представлял себе этот разговор. Этот симпатичный, приветливый парнишка как будто вынуждал меня перед ним оправдываться.
— Вы токарь пятого разряда, так?
— Был, — мрачно ответил я.
— Что помешало вам вернуться на работу? Вы утратили какие-то навыки?
— Все.
— Что значит – все? Поясните.
И смотрит на меня, а глаза такие честные-честные, как у мультяшного персонажа. Я удержал досадливый вздох. Ну всё же в досье написано. Нет, пристал.
— Я больше не могу сосредотачиваться. С памятью тоже беда, иногда не помню, что с утра делал. Слова забываю.
— У токарного станка вам слова разве нужны?
— Я ключ удержать не могу дольше минуты. Не могу подогнать деталь. Бывает, в глазах двоится, а как прояснится, так посмотрю вокруг и не понимаю, где я. Да чего там, мне психэкспертиза недопуск к работе с механизмами поставила. Что уж тут теперь.
Виталий кивнул, пролистывая досье. Он наверняка читал его перед нашей встречей, но как будто сейчас пытался найти какую-то упущенную подробность.
— А почему вообще токарный станок? — спросил он вдруг. — По результатам общенационального школьного тестирования вы набрали достаточно баллов для поступления в вуз.
— На филфак, — усмехнулся я. — Да на что мне ваши вузы? Я руками работать люблю… любил. Вы же сами меня на завод и отправили, по распределению, после техникума. Ну, не вы… Вы тогда пешком под стол ходили.
Виталий улыбнулся – не обиделся. Но взгляд у него оставался напряжённым, между бровями залегла складка. Да уж, задал я ему задачку.
— Ещё вопрос. Вам ведь положена специальная пенсия как инвалиду труда. Она вас не устраивает?
— Устраивает.
— Зачем тогда вы подали заявку на реадаптацию?
— А как же иначе? — от такого вопроса я даже растерялся. — Нас же учили так – от каждого по способностям, каждому по потребностям. А иначе-то как?
— Но вы уже отдали стране всё, на что способны. И даже больше. Вы фактически отдали ей жизнь.
— Фактически… До конца бы отдал, так другое было бы дело.
Виталий побарабанил пальцами по столу. За окном раздался особенно громкий «плюх», отчаянный женский визг и сразу за этим – голос громкоговорителя, просившего Кленову Анастасию Павловну пройти куда-то там.
— Ну хорошо, — сказал Виталий. — Так что вы можете? Я имею в виду, теперь.
— Ничего.
— Так не бывает. Ремонт умеете делать? Гвоздь забить?
— Раньше умел – Я прикусил язык, чуть не похваставшись, как собственноручно выстелил ламинатом и обклеил жидкими обоями свою двушку всего за полторы недели. Её, квартиру то есть, потом Наташа забрала, когда уходила – мне машину оставила, я всё равно в другой город перебралсяс. — А теперь я молотком по гвоздю не попадаю. Ну то есть попадаю, но через раз.
— Ясно. Ещё какие-то бытовые навыки, хобби? Кулинария? Рыбалка? Сад, огород?
Я покачал головой. Не то, чтобы не умею – не могу просто. Надо сосредотачиваться, в голове держать, что ты уже сделал и что тебе ещё предстоит. А я не могу. Я на секунду замер, вдруг обнаружив, что не вполне понимаю, чего этот вихрастый паренек от меня хочет. Расспрашивает о чём-то… я отвечаю… а про что мы вообще?
— Александр Степанович?
— Д-да. Простите.
— Вы в споспотребе, — негромко сказал Виталий, глядя мне в глаза. — Муниципальный орган распределения способностей и потребностей. Отдел реадаптации.
— Да, я знаю. Но я не знал, пока он не сказал. Споспотреб. Ну да.
— Должно быть что-то, что вы умеете. Что вы делали в очереди? Читали?
— Я не могу читать. Говорю же вам, сосредотачиваться не могу. Наверное, мог бы землю копать, — внезапно понял я и оживился. — Знаете, лопатой… Виталий вздохнул.
— Даже если в нашу эру тотальной механизации я найду вам частное фермерство, где ещё пользуются ручными лопатами, вас всё равно отбракуют по инвалидности. Я не могу вас поставить на физический труд. И на умственный. И на творческий… Так что вы делали в очереди? Я немного смутился.
— Лягушонка.
— Лягушонка?
— Там рекламка какая-то лежала. Я её взял и просто в руках вертел, а когда меня вызвали, увидел, что получился лягушонок.
— Оригами? — спросил Виталий. — Вы имеете в виду оригами? Да, вроде оно так называлось.
Виталий выдвинул ящик стола, без слов сунул мне чистый белый лист. Я взял его, глядя на физиономию, смотрящую с экрана планшета – довольную, улыбающуюся от уха до уха. Я – семнадцать лет назад. С полным комплектом мозгов в черепушке. Стало горько. Вот давно не было, с больницы ещё, а тут вдруг стало.
— Покажите, — попросил Виталий.
Через минуту я протянул ему журавлика. Он положил на стол и стал рассматривать. Да, журавлики у меня хорошо получались. Главное, как будто без участия головы вообще. Я раньше их сворачивал, когда задумывался. Оно выходило само собой.
Интересно, куда он меня теперь направит? Учителем на курсы оригами? А вообще есть такие?
Виталий пожевал губу и отвернул от меня планшет. Забегал пальцами по панели. Что-то он там искал, а я сидел и ждал. Ну и надеялся, да.
— А потребности ваши каковы? — спросил Виталий, не переставая листать базу данных. — Вы сказали, что пенсии вам хватает, но, может, это не всё?
— Ну, — я смутился опять, ещё сильнее, чем когда пришлось рассказывать про дырку у меня в голове. — Да вроде нет, ничего больше не надо.
— Говорите правду.
Каким-то холодком от его тона повеяло, железными нотками. Словно опять мне оправдываться перед ним надо.
— У меня никого не осталось, — сказал я. — Мать полгода назад умерла, как раз перед всем этим делом. Так бы к ней в деревню поехал. С женой давно разведён, детей нет. А тут в городе, без работы… Я бы уехал куда, по правде. Где нет никого и где я никому не буду обузой. Хорошо бы к морю.
— К морю, — сказал Виталий. — К морю – это можно. Кореиз вас устроит? Это курортный посёлок в Крыму, сейчас там мёртвый сезон, людей немного. Есть свободный домик в трёх километрах от берега, купаться сейчас всё равно холодно, а вид хороший. Поедете?
— Поеду, — растерянно отозвался я. — Только как же с работой?
— А работу мы вам подберём, — сказал Виталий, и так на меня посмотрел, что я поверил. — Обязательно. Обещаю. До свидания, Александр Степаныч.