— Так точно.
— А домой писал, что через неделю. Михаил улыбнулся и развёл руками.
— Иначе бы сюрприз не вышел.
— Тоже мне – сюрприз, — махнул рукой старик, — меня такими фокусами… А то я не знаю, что ты подгадаешь под выходные. Держи.
Он достал из кармана рубашки два сложенных пополам билета. Михаил сразу узнал театральные и понял, что за подарок ему приготовили: так понравившийся Novecento. Дата постановки – это воскресенье.
— Ах ты, старый шахматист! — не удержался Михаил. — Опять всё просчитал на пять ходов. Спасибо! А кому второй билет? Дед усмехнулся и ловким движением выудил один билет из руки внука.
— Избавлю от вопроса, — небрежно сказал он и поинтересовался, как дела на орбите.
— На Веретене четвёртую линию делаем. Работы… Только что рычаги в кабинах не плавятся.
Веретеном прозвали орбитальную станцию у пояса астероидов. Дед знал этот проект, как свои пять пальцев, ещё со времён дискуссий и научно-популярных статей. Он внимательно следил за тем, как собиралось гигантское колесо, как оно обрастало пылью до формы тора. Помнил, сколько сомнений вызывала возможность расширения ширины кольца до цилиндра. Это на Марсе наращивать количество куполов можно без ограничений. А тут попробуй угадай, как сделать работу, не нарушая баланс окружности. Теперь уже уверенно воплощался план третьего расширения. В том числе и силами его внука-крановщика орбитального строительного крана.
Изначально вся затея называлась «Проект Пояс». Теперь получился цилиндр с выступающей осью стыковочных площадок. Линии солнечных батарей и зеркал сглаживали эту конструкцию до формы веретена. Экипаж шутил, что начали с пояса, а скоро целые штаны получатся.
— Как строительство? Погодка не мешает.
— Это у вас здесь погодка, а там – штиль – беззаботно отозвался крановщик. — Ты же знаешь, грузы не срывает, не качает. Прицелься получше, да толкай тросом.
— Ну-ну, — покачал головой старик. — В газетах, видно, всё напутали.
— Да что там можно напутать? Ну, прилетает иногда на корпус. Так на нём столько космопыли, что её стали прессовать и перерабатывать. Тут комету поймать надо, чтоб нарост пробило. А в кран попасть – это вообще постараться и не смочь.
Михаил не любил давать родным повод для волнений за свою безопасность. Но всё время приходилось убеждать их заново. В естественно-понятном здесь события из далёкого и неизвестного там воспринимались совершенно иначе. Да, опасности были. Например, в прошлом месяце с пояса вылетело пылевое облако. Метеоразведка пропустила его или не успела среагировать на быстрое перемещение. Так или иначе, целая бригада геологов оказалась сорвана в открытый космос вместе с оборудованием, которое они крепили к астероиду. По тревоге подняли все спасательные группы. В обычной обстановке оперативность команд сводила риск к минимуму. Но этот раз сильно потрепал нервы. Радиоэфир целиком заполнили помехи, тепловизоры путали людей с каким-то фоном. Операция опасно затягивалась, у геологов заканчивался воздух. Хуже того, крупные частицы могли повредить скафандры.
Облако разбросало работников так, что начали поднимать личные дела и готовить материалы по родственникам пропавших. Всё закончилось через бесконечно долгие пять часов, когда в спасательные сети попался последний геолог. Беднягу спасли стальные нервы и самоконтроль – он сумел заставить себя уснуть и тем самым существенно снизил расход воздуха. Только проблемы с терморегуляцией скафандра привели к обморожению рук и ног. Но разве это можно сравнить с перспективой медленной гибели, после которой даже шанса на обнаружение нет?
Там это было понятным эпизодом работы. Находясь рядом, зная, как это происходит и насколько защищен от случайностей – ты переставал бояться. Из-за этого вынужденного бесстрашия один поэт сравнил Веретено с кораблём моряков, «кто вызов шторму бросил». Здесь же люди узнавали о событиях со всего космоса разом, поэтому жизнь каждого космонавта казалась в ежеминутной опасности. Ведь «там постоянно что-то случается». Хотя дед наверняка понимал, какие события действительно могли затронуть внука, а какие нет. Просто хотел убедиться.
Чтобы сменить тему, Михаил достал из сумки-планшета несколько листов бумаги.
— Я тут набросал немного… — скромно сказал он, протягивая фоторисунки старику.
Тот бережно принял работы и стал внимательно рассматривать, уделяя каждому по несколько минут. Михаил не торопил, он знал, что деду нравятся его работы. Не все, конечно. Многие получали больше замечаний, чем похвалы. Когда-то очень давно они проводили вместе массу времени, разбирая ошибки и работая над ними. Со временем, набив руку, внук вышел на такой уровень мастерства, что старик улыбнулся и сказал: «Ты рисуешь лучше, чем я критикую». Но снижать планку уже не позволял. Поэтому сейчас крановщик пытался уловить мельчайшие проявления реакции на работы. Посмотрев всё, старик протянул фоторисунки обратно, резюмировав.
— Халтурщик ты, Мишка.
— Это ещё почему? — не понял внук.
— Да распинался тут, мол, от работы рычаги в кранах плавятся. А сам вон какую красоту успеваешь.
Михаил рассмеялся и попросил деда оставить фоторисунки у себя. Тот с благодарностью согласился и спросил.
— Правнучками-то когда? Брательник твой вон уже в папках ходит.
— Ну он ходит, а мы-то – лета-а-аем. — с шутливой значительностью ответил внук. По блеску в глазах, дед понял, что попал в цель.
— Ну-ка, ну-ка, летун ты строительный, рассказывай, чего такой довольный!
— Гостила у нас певчая орава. Окультуривали целую неделю: что ни день – то концерт. На таких вечерах всегда красавиц много, но тут… В общем, отпуск у меня недолгий будет, — подмигнул он, — Орбита ждёт! Дед хихикнул и хлопнул Михаила по колену.
— Ну, раз так, то беги, домашних радуй. А то я тебя и так задержал порядком.
— Есть радовать домашних! — рапортовал крановщик и юркнул в подъезд.
Старик осторожно убрал фоторисунки под рубашку, взял метлу и продолжил свою простую работу, тихонько напевая: «Я не верну вам ваш портрэт….» – и радовался началу ещё одного прекрасного дня, в котором одни могут спокойно строить космические города, а другие делать улицы чище.
05.02.2012
Белов Александр Андреевич
249: Что ты будешь делать
Прогулки по небу.
Что ты будешь делать, когда я умру?
— Не буду валять дурака.
— Надеюсь, ты не будешь рыдать в рубашки своих мальчиков?
— Дедушка!
Беру его за руку. Старая, немощная, вены словно белые змейки перекатают по его ладоням, свиваются в клубки и образуют мозоли. Глаза заплыли белой пеленой, зрачки беспомощно бегают, но разглядеть почти ничего не могут.
— Я умираю счастливым.
— Тебе не страшно?
— Нет.
— Расскажи мне, как это было.
Вижу, как он засуетился, тело в порыве попыталось сдвинуться места, но не смогло.
— Я знаю, что ты хочешь услышать. Хочешь найти виноватых в том… Что произошло?
— Всегда должен быть кто-то виноват.
— Ты не видишь ничего. Я, здесь и сейчас благородя себе. Посмотри, что ради меня сделали…
Я оглянулась. Несмотря на всю мою злость, скорее от безысходности, чем от обиды, место, где мы сидели действительно выглядело уважительно. По сути, мы находились в воздухе, где то над в атмосферных слоях планеты. «Квартира» представляла собой огромный парящий шар, со всеми удобствами. Специальное защитное поле обеспечивало прогулку по небу, энергетическая сетка окружала нас на несколько километров по кругу, так что, по сути, у нас было свое маленькое личное небо. Я всегда придавала этому особенное значение, это сооружение казалось мне особенно величественным. Сердце замирало и выпрыгивало в груди, радостно убегая в далекие перья облаков, когда мои ноги, привыкшие к Марсианской земле ступали на небо.
— Никто, никто не виноват в том, что произошло тогда на Марсе.
— Ты ни разу мне не рассказывал это до конца! — с досадой ответила я.
— В 2061… 61 – ом кажется… Мы впервые отправились на марс, мне было сорок.