«Кто ваши кумиры?» — поинтересовался я. Длинное молчание, перешедшее в чувство общей неловкости. Наконец мальчик, говоривший о своем желании «строить коммунизм», произнес: «Ленин». Снова молчание. Я оглядел комнату. Взрослым стало явно не по себе.
Девочка из латиноамериканского кружка сказала: «Фидель Кастро и Че Гевара». И снова — тишина. «А кто еще?» — не успокаивался я. Молчание.
Я предложил им задавать вопросы мне. Кто-то спросил о положении в мире. Я сказал, что, по-моему, обе сверхдержавы играют в очень опасную игру, продавая оружие и соперничая из-за сфер влияния в «третьем мире», раздувая региональные конфликты, никому, особенно местному населению, не принося никакой пользы. Реакцией на мои слова был общий шок и негодование по поводу того, что я поставил на одну доску СССР и США: «Соединенные Штаты занимаются такими вещами, но мы, русские, — нет». Мальчик с чуть пробивающимися усиками набросился на меня: «США — империалистическая страна, сосущая кровь из небольших, слабых государств, отнимающая у них урожаи и ничего не дающая взамен. Напротив, СССР чем может помогает этим странам. Посмотрите, как отстали в экономическом отношении страны, которые пользуются поддержкой США: Южная Корея, например, или Филиппины — это же просто колония CLUÄ». «Сторож», сидевший слева от меня, похвалил мальчика: «Молодец!» Я предположил, что ни США, ни СССР не действуют из чисто альтруистических побуждений. Мальчик парировал тем, что СССР часто ничего, кроме неблагодарности, за свою помощь не получает. Например, сказал он, Египет отвернулся от нас и отказался сотрудничать. Он также упомянул Кубу, которая стоит его стране много денег. Может быть, предположил я, СССР что-то получил от Кубы взамен. «Что-то?» — умехнулся «сторож». «Ну да, — сказал я, — например, ремонтную базу для советских подводных лодок, воздушные базы всего в 90 милях от территории США, живую силу для ведения военных операций в Африке».
Моя слабая попытка объяснить, что наши государства никогда не действуют просто из добрых побуждений, вызвала вспышку изумления и негодования, боли и раздражения. Невольно я кинул вызов фундаментальному видению мира, аккуратно разделенного на хороших и плохих; и взрослые, и дети отчаянно боролись за то, чтобы сохранить в целости и сохранности такой образ. Как это напоминало мне мои собственные взгляды 50-х годов, когда мой мир, мир подростка, был поделен пополам железным занавесом, а Америка казалась оплотом нравственности! В этой комнате на меня с полным недоумением смотрело зеркальное отражение того наивного и милого времени.
Разговор переходил от темы к теме. Я привел моим собеседникам пример оппортунизма в международных отношениях: несколькими годами ранее США поддержали Эфиопию, а СССР — Сомали. Затем Эфиопия переметнулась на другую «сторону» и сверхдержавы сменили клиентов. При этом Сомали, новый «друг» США, использовал советское оружие для нападения на Эфиопию (возгласы недоверчивого недоумения).
Мои собеседники не просто играли, они набрасывались на меня с враждебными вопросами, декларативными заявлениями, пытались набрать очков в споре, а не обменяться мнениями. «Сторож» их подгонял, пытаясь заставить делать буквально экстремистские, полные ненависти к США заявления. Безусловно, их удивила моя готовность критиковать как СССР, так и США; я не подходил под стереотип пропагандиста. И постепенно их запал стал уступать место интересу: изменился характер вопросов, ребята стали спрашивать об американском образе жизни, о наркомании, о молодежи, о реакции американцев на войну во Вьетнаме, о Ближнем Востоке, об ограничении вооружений.
«А каковы причины столь высокого уровня преступности и наркомании?» — спросил один мальчик. «Сторож» ответил, что это — следствие бедности низших классов. Я дополнил, сказав, что это только часть ответа, никак не объясняющая феномен наркомании среди благополучного среднего класса, что точного ответа у нас нет, как нет и объяснения проблемам с преступностью в СССР. «Ну у нас преступности не так уж и много», — сказал «сторож». Я возразил, заявив, что немного занимался этой проблемой и выяснил, что в Москве серьезно стоит вопрос с подростковой преступностью. «Да, как же!» — усмехнулись дети. «Например, — продолжил я, — у меня украли довольно много вещей, и потом был случай, когда три подростка забрались в фургон в Бресте…»
«Сторож» тут же поднял с места мальчика, который заявил, что уровень преступности в СССР значительно ниже, чем в США.