На совещании китайской комиссии Коминтерна от 13 октября 1929 г. по этому поводу отмечалось: «Нанкинский Гоминьдан давно уже переродился, и теперь уже нанкинское правительство является прямым выразителем империалистических интересов… он [ГМД] представляет одно из крыльев контрреволюции в Китае и выражает как раз интересы крупной промышленности, китайской буржуазии в наиболее концентрированной форме, чем это делала раньше до весны 1928 г. группа, возглавляемая Чан Кайши»238. На заседании, проходившем в ноябре 1929 г., представитель Профинтерна в Китае А. Масси наиболее вероятными следствиями этого процесса назвал попытки западноевропейских держав «увлечь Китай в антисоветский блок» и очередной раздел Поднебесной «между провинциальными чиновниками»239. На этом фоне, в результате вооруженного конфликта на КВЖД, последовал разрыв дипломатических отношений СССР с Китайской Республикой.
На протяжении всего периода отсутствия дипконтактов с Нанкином (1929–1932 гг.) советская политика сохраняла антигоминьдановскую направленность. В условиях обострения конфронтации ГМД и компартии Москва не прекратила вмешательство во внутриполитическую борьбу в Китае. В силу идеологических разногласий диалог с ГМД был невозможен. Контакты СССР сконцентрировались на КПК, которой Москва оказывала помощь по линии Коминтерна.
Основной вектор этой политики отражен в письме Политсекретариата ИККИ в ЦК КПК от 29 декабря 1929 г. В документе указывалось, что «в результате измены буржуазии в 1927 г. <…> изменилась и переродилась социальная основа различных политических группировок Гоминьдана, в частности и „левого“ Гоминьдана»240. ИККИ жестко препятствовал сближению КПК и левой фракции ГМД. «Попытки проведения аналогии между политическими группировками нынешнего и уханьского периодов» представлялись как «проявление оппортунизма». Компартии Китая рекомендовалось сосредоточить усилия на развитии «самостоятельного массового движения»; развернуть в печати и устной агитации «разоблачения контрреволюционной роли всех групп Гоминьдана» и в первую очередь «реорганизационистов»; уделить исключительное внимание развитию стачечного и антиимпериалистического движения, расширить партизанскую борьбу; в связи с конфликтом в Маньчжурии организовать кампанию «под прямыми лозунгами защиты СССР»241.
В июне 1930 г. эти положения были подтверждены и расширены в резолюции ИККИ по китайскому вопросу. В ней главнейшими задачами партии назывались формирование аппарата центрального советского правительства и боеспособной, политически выдержанной Красной армии. Китайским коммунистам рекомендовалось поставить в центр своего курса разрешение земельного вопроса, подчинив всю деятельность партии «интересам развития крестьянского движения, интересам укрепления союза рабочих и крестьян при руководящей роли пролетариата, укреплению власти Советов и дальнейшего расширения советских районов»242. Данные меры должны были еще более обособить КПК, заложить базу для ее автономного существования.
Этот курс в отношении Китая сохранялся ВКП(б) и Коминтерном до конца 1932 г. В условиях, когда СССР открыто поддерживал основного соперника ГМД в борьбе за власть, не могло быть речи о возобновлении конструктивного диалога между Москвой и Нанкином. Только ввиду роста военной угрозы со стороны Японии стороны смогли подойти к восстановлению двусторонних контактов.
Анализируя формирование и трансформацию советской политики в отношении Гоминьдана в 1923–1932 гг., необходимо отметить наличие в ней трех характерных тенденций: преобладание идеологических мотивов, особую роль вопроса о едином фронте КПК и ГМД и существенное влияние внутрипартийной борьбы в ВКП(б) на формирование внешнеполитического курса в отношении Китая.
Восточная политика Москвы в 1920-х гг. строилась на принципах поддержки мирового революционного движения. При этом межпартийные отношения практически сливались с межгосударственными. Иными словами, в своем внешнеполитическом курсе Кремль был готов отдавать приоритет классовым лозунгам над геополитическими интересами. Идеологическая составляющая, проявившаяся в обсуждении ВКП(б) и Коминтерном формы взаимодействия коммунистического и национально-революционного движения в Китае, играла ведущую роль и в определении характера сотрудничества СССР и ГМД в рассматриваемый период. Если ленинский подход предполагал подъем национальных антиколониальных революций с привлечением всех заинтересованных сил в качестве шага к мировой революции, то сталинская программа исходила из ориентации на установление прокоммунистических режимов на Востоке как средства укрепления позиций Москвы.