Андрей Алексеевич Амальрик
СССР и Запад в одной лодке
Сборник статей
ЮРИЮ ФЕДОРОВИЧУ ОРЛОВУ
и всем моим товарищам в тюрьме, лагере и ссылке
ОТ АВТОРА
СССР настолько еще отгорожен от остального миpa, что всё, происходящее там, многим здесь, на Западе, кажется чуть ли не более далеким, чем события на луне. Понадобится немало времени, прежде чем на Западе почувствуют, что люди в СССР — такие же человеческие существа, как и жители любой другой страны мира, и нарушение их неотъемлемых прав — оскорбление всему человечеству. Эта мысль лежит в основе всех моих выступлений.
В сборник включены статьи 1975-78 годов, а также старая работа «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?». После моего выезда из СССР вышли ее новые голландское, французское, английское, американское, немецкое, каталонское и финское издания, и я подумал, что есть смысл и в переиздании по-русски Статьи посвящены отношениям между СССР и Западом, Движению за права человека и борьбе с советской репрессивной системой. Хочу сразу же оговориться, что слово «советский» употреблено мной здесь и далее дескриптивно, а не нормативно.
Большинство статей написано по предложению разных европейских и американских газет и журналов, поэтому в них могут встречаться повторения, из-за этого я не включил в сборник многие интервью и речи. На разные лады я высказывал все время несколько простых идей, развитие которых без труда прослеживается в этой книге.
Я буду благодарен читателям как в СССР, так и за рубежом за критические замечания, которые прошу направлять в адрес издательства.
9 февраля 1979,
Стэнфорд, Калифорния
Идеологии в советском обществе
Определим идеологию как социально значимую систему идей, поддерживаемую той или иной общественной группой и служащую закреплению или изменению общественных отношений. Такое определение отвечает уровню точности, на котором написана статья.
Хотя можно говорить о дезидеологизации части общества и даже о дезидеологизированных обществах, все же трудно представить себе не только социальную группу, но даже отдельного человека, полностью лишенного хотя бы каких-то начатков идеологии, каких-то навыков «политизации» окружающего его мира и нахождения в нем своего места.
В эпоху политических кризисов появляется даже страшный тип «идеологического человека» — человека, как правило, весьма деятельного, но лишенного способности критического осмысления своих убеждений, которую дает культура, и способности к нравственным оценкам, которую дает вера в непреходящие ценности. Когда такой человек становится адептом какой-либо идеологии, заменяющей ему культуру и религию, то идеология превращает его в конце концов в безжалостный автомат, а он ее в жесткий набор догм. Лучший пример такого «идеологического человека» дали многие большевики.
Большевистская революция с последовавшей «пролетаризацией» общества «внизу» и «бюрократизацией» «вверху» постепенно породила своеобразное общество с «дезидеологизирован-ной» массой и принудительной идеологией принятие которой было пропуском в «верхи».[1] В сороковые-пятидесятые годы какое-то живое идеологическое движение возникало только на стыке дезидеологизированных масс и обрядовой идеологии верхов — в виде подпольных марксистских групп, стремящихся вернуть марксизму в России революционный, а не охранительный характер. Еще двадцать лет назад могло показаться, что в СССР невозможно появление других идеологий.
Однако это оказалось совершенно не так. За последнее десятилетие в советском обществе — сначала в довольно аморфной, а затем во все более определенной форме — начало складываться несколько идеологий, либо с марксизмом вовсе не связанных, либо довольно широко раздвигающих его рамки. Очевидно, что возникновение этих идеологий — следствие развития и усложнения советского общества, в частности, ослабления его идеологической нетерпимости и все растущей неспособности его официальной идеологии реагировать на изменения в «стране и мире». Конкретные формы новых для нашего общества идеологий начали складываться, насколько можно судить, как под влиянием русских добольшевистских традиций, так и под западным влиянием.
Поскольку официально разрешенной остается единственнай идеология и единственная представляющая ее партия, остальные идеологии нашли себе весьма мало число открытых сторонников и тем более не дошли до своего логического завершения в виде создания политических партий.
Но тем более интересно начать их изучение уже в этой — утробной, если можно так сказать, стадии. В полном смысле слова идеологическая борьба, борьба идей, борьба в умах и за умы всегда предшествует — иногда весьма значительно — собственно политической борьбе. Поэтому внимательное изучение зарождающихся идеологий если и не даст возможности точно предвидеть грядущую раскладку политических сил, то, по крайней мере, позволит определить некоторые альтернативы.
Эту внутреннюю неявную картину сильно искажает обязательное внешнее однообразие. В действительности идеологии, насчитывающие, как и сказал, мало открытых сторонников, могут Иметь в обществе много сторонников тайных или, так сказать, эвентуальных, тогда как среди кажущихся приверженцев господствующей идеологии могут оказаться не только безразличные, но даже враждебные ей люди.
На первый взгляд бесспорное, положение официальной идеологии скорее проблематично. А. Д. Сахаров и А. И. Солженицын разошлись в оценке ее роли. Солженицын считает, что она все еще имеет решающее значение для определения государственной политики; Сахаров — что она служит только камуфляжем для прагматизма дезидеологизированных верхов. Мне же кажется, что она играет некую промежуточную роль — не будучи к тому же сама по существу единой идеологией. Хотя верны замечания о ее камуфляжном характере и сам я выше назвал ее «обрядовой», все же ее инерционная сила очень велика и нельзя сказать, что нет «наверху» людей, для которых она остается идеологией в подлинном смысле слова.
Первую попытку рассмотреть идеологии советского общества я сделал в 1969 году и неожиданно для себя составил занятную схему идеологий, переходящих одна в другую и образующих замкнутый цикл — своего рода «колесо идеологий». Эту схему, к сожалению, я набросал только вчерне и недостаточно ясно объяснил, из-за чего она была не всеми правильно понята. Теперь я вновь вернулся к ней, пересмотрел и развил и хотел бы представить как на суд тех, кто формирует эти идеологии, так и тех, кто их изучает.[2] Настоящая статья — только комментарий к этой схеме (см. с. 83). Схема построена так: возьмем три «идеологических уровня» — 1) суперидеологии, или социальные философии, 2) собственно идеологии, или политические доктрины, 3) субидеологии, или идеологии-чувства — и графически представим их в виде вложенных друг в друга обручей.
Социальную философию (суперидеологию), и рамках которой личность склонна отождествлять себя прежде всего с самой собой, признавая равным образом права других таких же автономных личностей, мы назовем либерализмом. Можно полагать, что к этой философии будут тяготеть наиболее независимые и уверенные в себе люди, а социально — лица свободных профессий и лица, заинтересованные в свободе частной инициативы. Социальную философию (суперидеологию), в рамках которой личность склонна прежде всего отождествлять себя с классом, к которому она принадлежит, а другие классы рассматривать как подлежащие уничтожению, подчинению или ассимиляции, мы назовем марксизмом. Можно полагать, что к этой философии будут тяготеть представители прежде всего «угнетенных» классов, малоимущие, завистливые или озлобленные лица, те, кому «нечего терять», а также интеллектуалы, стремящиеся к разрушению изнутри традиционной культуры. В случае насильственного захвата власти представителями этой идеологии она естественно становится идеологией аппаратчиков, не уверенных в своей власти и в собственной значимости вне власти и потому озлобленных и агрессивных.
1
Принудительность единой идеологии не только сделала массы безразличными к ней, но и вызвала своеобразный эффект в «верхах». Типичный партаппаратчик, ведущий вполне реальную борьбу с другими аппаратчиками за продвижение и власть, но в рамках «единой идеологии», лишается понимания идеологии как политической доктрины, выражающей интересы каких-либо борющихся социальных групп. Для него идеологии — некий расплывчатый задник, в то время как па сцене идет борьба между конкретными личностями. В конце концов это порождает у него демонологическое видение мира: во всем происходящем — будь то в собственной стране или в чужой — он видит не действио социальных сил, как это, кстати, следовало бы в свете исповедуемой им марксистской философии, а интриги разного рода коварных личностей. На эту «демонологию аппаратчиков» мне указал Э. И. Неизвестный.
2
Чьего суда я хотел бы, наоборот, ичбожать, так это тех, кто видит в уголовном суде лучший способ оценить любую не нравящуюся им идею. В 1970 году такой суд уже рассматривал и оценил тремя годами моего заключения книгу «Просуществует ли СССР до 1984 года?»;, где я пишу, в частности, о советских идеологиях (стр. 22–24, схема на стр. 49). Рассматривал взаимосвязь идеологий и их перспективы, будем все время иметь в виду ту общую мысль, что рост или падение влиянии идеологий связаны с расширением или сужением влияния тех социальных групп, на которые та или иная идеология опирается. Допустим, однако, и то, что в кризисных ситуациях социальная группа может отказаться — хотя бы частично — от старой идеологии.