Запад — даже помимо своей воли — всегда играл роль стабилизующего фактора для советской системы. Во-первых, наличие «идеологического врага», причем богатого, а не бедного, оправдывало существование агрессивной и репрессивной системы, ибо какой же был бы в ней смысл, если бы у нее не было врагов. Во-вторых, технологически развитый Запад давал стимул для развития: его все время надо было «догонять и перегонять». Если бы технологически Запад достиг состояния стагнации, то и технологическое развитие СССР остановилось бы, ибо идея социализма — это остановка исторического развития: история не нужна, когда ее цель достигнута.
Наконец, стабилизации режима в СССР содействует сознательный подход западных политиков и бизнесменов, в котором можно выделить три взаимосвязанных стороны: 1) сохранение статус-кво, 2) воспитание, 3) политический компромисс.
Поскольку западному обществу «есть что терять», стремление сохранить статус-кво понятно. С этой точки зрения, надо сделать СССР как можно более богатым, чтоб ему тоже было что терять, а также нужно «платить» СССР кредитами, технологией, продовольствием, чтоб он не нарушал статус-кво в мире — нечто вроде отношений лавочника и рекетира. Но СССР наиболее заинтересован в том, чтобы с помощью «низов» — «третьего мира» — уничтожить «верхи» — индустриальный Запад, и все попытки вовлечь его в «клуб богатых» СССР примет при условии, что остальные из него выйдут.
Идея «воспитания» СССР начинается еще со времен Ллойд-Джорджа, который считал, что торговля цивилизует даже людоеда. Увы, людоед часто требует, чтоб ему продавали человеческое мясо, продает же Запад полицейское оборудование для КГБ. Боюсь, что за 60 лет не людоед был цивилизован, а торговец все в большей степени принимал навязываемые ему людоедом правила. Еще более СССР равнодушен к «уговариванию»: пока г-н Киссинджер рассуждал, как дурно поступает СССР в Анголе, СССР прибрал Анголу к рукам; сейчас он прибирает к рукам Эфиопию — под проповеди г-на Картера, что поведение СССР «может повредить разрядке» — при этом делаются заверения, что ни торговле, ни поставкам технологии и зерна, ни переговорам о разоружении это не повредит, — тогда чему же?
Идея «политического компромисса» — основа западной политики, но основа советской политики — это бескомпромиссная идеология, это достижение конечной цели, а не примирение интересов. Там, где один хочет наступать, а другой только обороняться, результат легко предсказуем. И если компромисс все же достигается и статус-кво устанавливается, то только для того, чтобы в скором времени СССР, обходя очередную политическую «линию Мажино», потребовал бы нового компромисса и нового статус-кво. В частности, совсем нелепой мне кажется попытка либерально-консервативных кругов Запада взамен внешнеполитических уступок получить от СССР гарантии против своих «левых» это только позволит СССР быть арбитром внутриполитической борьбы этих стран.
Комбинация трех этих подходов дает Западу иллюзию успокоения, а СССР сознание силы, но, в сущности, они не помогут и СССР избежать кризиса. Даже тоталитарный режим не в состоянии контролировать всё, и рано или поздно накапливаются противоречия между контролируемым сектором и не поддающимся контролю. Конечно, экономическая помощь Запада помогает режиму Брежнева не проводить экономические реформы — но тем самым она только усугубляет экономический кризис. Нежелание Запада всерьез обратить внимание на проблему прав человека помогает режиму Брежнева расправляться с политическими инакомыслящими — но тем тяжелее будет грядущий политический кризис. Западноевропейские кредиты помогли царскому правительству справиться с революцией 1905 года, целью которой был буржуазно-демократический парламентаризм, — но именно задержанная революция привела через 12 лет к развалу страны и созданию тоталитарного режима, который, кстати сказать, царские долги платить отказался.
И сейчас попытка Запада помочь СССР избежать «малого кризиса» — то есть кризиса, из которого можно выйти путем реформ, в конечном счете может привести систему к большему кризису, который кончится внутренней «войной всех против всех». Я не берусь предсказывать сроки, но с уверенностью могу сказать, что первое же крупное внешнеполитическое поражение необычайно ускорит все деструктивные процессы в советском обществе. И не надо обольщаться, что чем труднее будет положение внутри, тем осторожнее будет подход СССР к Западу. Наоборот, если Запад к тому времени утратит остатки политической воли, то СССР — чувствуя смертельное дыхание кризиса — захочет разрешить внутренние трудности ударом по Западной Европе. Наконец, проблема отношений Запад-СССР — это проблема, какие ценности будут господствовать в складывающемся сейчас миропорядке. Если Запад идет в мир только с технологией, то СССР — с идеологией, и сколько бы эта идеология ни «отмирала» в СССР, в мире она жива. И страны, испытавшие на себе советское влияние, даже если им удастся от этого влияния избавиться, будут уже в значительной степени заражены тоталитаризмом и менее восприимчивы к идеям демократии.
СССР странным образом соединяет в себе черты развитой, европейской, и слаборазвитой, азиатской, страны. Экономически он тяготеет к Западу, но идеологически — к «третьему миру». Быть может, трагически разрешившаяся конфронтация между «развитыми» и «неразвитыми» группами русского общества страшная русская революция 1917-20 годов — явилась предвестником того, что должно произойти в мировом масштабе. Тем более наша попытка «очеловечивания» ее наследия должна казаться важной для вас.
Тоталитарный характер советской системы не позволил создать в стране параллельную политическую элиту и политическую альтернативу, что скажется особенно болезненно, как только кризисная ситуация станет достаточно явной. Движение диссидентов было преимущественно движением «морального неучастия», но, по-видимому, мы прошли эту необходимую стадию, и в обществе начал расти интерес к чисто политическим проблемам, а среди рабочих — к проблемам защиты своих экономических прав. Движение за права человека всегда было немногочисленным, но тот факт, что за 12 лет его не удалось уничтожить, говорит о том, что оно выражает глубокое потребности общества. Благодаря диссидентам настроения в советском обществе меняются, и если только движение сумеет выработать политические цели — этот процесс необычайно ускорится, поскольку в обществе существует потребность в позитивной оппозиционной идеологии.
Роль в формировании этой идеологии смогут сыграть и диссиденты в эмиграции, тем более что идеологическая проблема — хотя и в другой форме существует и на Западе. Можно сказать, что уже сейчас общественное мнение Запада не безразлично к диссидентам, на нас указывают как на живую иллюстрацию того, к чему приводит левый тоталитаризм. Но это очень утилитарный подход, будет гораздо важнее, если на Западе поймут роль диссидентов в превращении советской системы из закрытой в открытую, что одно только даст Западу уверенность в своей безопасности. Для Запада значение диссидентов в том, что мы начали преодоление тоталитарного марксизма не справа — что не привело ни к каким результатам, а слева путем мучительных и порой неправильных, но все же поисков новой гуманистической идеологии. Как идеология просвещения родилась из кризиса христианства, а марксизм из кризиса просветительной идеологии, так наша идеология рождается в муках из отвергнутого нами антигуманистического воплощения марксизма. В интересах тех на Западе, кто верит в достоинство человеческой личности, поддержать нас.
Доклад прочитан 5.6.1978 во Франкфурте-на-Майне (ФРГ) перед группой бизнесменов и журналистов.