Маркс I (реальный Маркс, который прожил свою жизнь) – > сочинения Маркса-> читатель.
Эта модель строится с учетом того, что Маркс существовал как реальный человек, который своими действиями и текстами дал читателям прямую возможность узнать, что он на самом деле подразумевал под своими произведениями. Но «можно привести аргументы в пользу того, что процесс определения значения работ [Маркса] является прямо противоположным этому очевидному процессу переноса. Если анализировать восприятие текстов [Маркса], то следует начать с читателя, который работает с текстом и который начинает с предвзятых мнений, вопросов и предположений. Именно читатель является активным толкователем текста и, следовательно, в некотором смысле конструирует «мнение» [Маркса][423]. Если исходить из этой точки зрения, то придется перевернуть вышестоящую модель и тогда мы получим модель 2:
Читатель – > сочинения Маркса – > Маркс II, III, IV и т. д.
(Интерпретации определенных читателей)
Там, где стоит Маркс I, имеется ввиду настоящий Маркс, сделавший многое в своей жизни. Маркс II, III, IV и т. д. – является не существовавшей в реальности личностью, а тем, кем он стал в результате интерпретации текстов и другого оставленного им. Конечно, речь не идет обо всех толкованиях, к тому же можно считать бесспорными некоторые базовые факты – известно, что Маркс родился в 1818 году и умер в 1883 году, а также и то, в каком году были опубликованы его книги. Несмотря на то, что кто-то из читателей будет верить и надеяться, что именно его собственная интерпретация согласуется с первоначальными намерениями Маркса, то какого-либо способа полностью разрешить различные споры по поводу толкований нет. Читатели «далеки от пассивности в своем отношении к тексту. На самом деле, учитывая разнообразие различных прочтений Маркса и Энгельса, легче аргументировать в пользу того, что в диалектике, когда читатель с учетом своих возможностей создает из прочтенного текста представление, мы получаем читателя, который имеет перевес»[424].
Если это так, что в чтении текстов главным лицом является читатель, то результат его интерпретации следует рассматривать как сочетание намерений толкователя, контекста, в котором используется интерпретация[425], и возможных интерпретаций, исходящих из текстов.
Все толкователи мыслей Маркса, включая Энгельса, создали в своем подходе собственное понимание идей Маркса с учетом намерений по поводу его использования и соотношения с ним своих собственных мыслей. Энгельс оказался в роли главного толкователя мыслей Маркса после его смерти потому, что указывал на него как на неоспоримого идеала. Каутский, Плеханов и Ленин в своих теоретических и политических проектах тоже использовали Маркса и даже большой авторитет Энгельса, который они сами помогали создавать. Поэтому, пытаться обсуждать проблему вины, к примеру, анализом смысла одного ключевые понятия, такого как, «диктатура пролетариата»[426], чтобы понять, было ли оно ближе первоначальному замыслу Маркса в толковании Каутского или Ленина, представляется сложным. Любая попытка прийти к общему понятию с однозначным содержанием не учитывает проблематичность такого абстрагирования, так как содержание самого понятия может сильно варьироваться. Ленин использовал идею «диктатуры пролетариата» для легитимизации партийной диктатуры, которая была установлена после октября 1917 года, а затем стала особенностью однопартийного государства – Советского Союза. Каутский, в свою очередь, использовал термин почти как синоним демократии[427]. То, что как Ленин, так и Каутский ссылаются на Маркса в своих интерпретациях, указывает на проблематичность в попытках найти какое определение давал Маркс выражению всякий раз, когда он его использовал[428].
Выводы тех, кто все же попытался проанализировать, что именно Маркс, Энгельс, Плеханов, Каутский, Ленин и Сталин имели в виду под термином «диктатура пролетариата», несколько отличаются друг от друга в вопросе когда, где и с подачи кого термин приобрел то содержание, которое встречается у Ленина, а затем у Сталина. Плеханов ввел понятие во время дискуссий в России с народниками, вместе с Лениным он включил его в программу партии в 1903 году, тем не менее, позднее использование понятия Лениным отличается от использования его Марксом и Энгельсом: Именно Ленин переосмыслил пролетарскую диктатуру не демократическим образом и сделал её синонимомом однопартийной системы и беззаконного террора. Ленин не последовал за Плехановым, он порвал с ним и использовал случайные выражения Маркса в качестве оправдания авторитаризма. В ряде вопросов Ленин был настоящим (хотя и невольно), новатором и ленинизм появился как новая форма марксизма в период между 1900 и 1905 годами после того, как он отказался от важных частей более демократической теории Плеханова. Развитие «диктатуры пролетариата» от Плеханова до Ленина является одной из историй появления ленинизма[429].
425
Следует, например, учесть, что “схоластическая кодификация ранних стадий [марксизма] была западно-европейски ориентированной конструкцией, используемой в идеях позитивистского, этноцентрического эволюционизма поколения толкователей Маркса и его поклонников и базирующейся на “опубликованных текстах” Маркса и Энгельса (Yassour 1987:6).
427
Salvadori 1979:256. Каутский пишет: “Демократия и социализм не отличаются в том смысле, что одно является средством, а второе целью, оба понятия являются средством достижения одной и той же цели. Под современным социализмом мы имеем в виду не только общественную организацию производства, но и демократическую организацию общества, так как социализм неразрывно связан с демократией. Социализма без демократии не существует “(Каутский: Die Diktatur des Proletariat^, cit. I ibid).
428
По словам Дрейпера (Draper), проанализировавшего собрания сочинений Маркса, Маркс использовал эту фразу девять раз в различных контекстах (сочинения, речи, письма и т. д.), один раз с Энгельсом. Последний использовал выражение в дальнейшем шесть раз, в том числе три в 1890-х годах (Draper 1986:385 е). В резюме использования термина Марксом и Энгельсом он пишет: “диктатура пролетариата» для Маркса и Энгельса без исключения от начала до конца означала ни больше, ни меньше, чем “власть пролетариата “ ’’завоевание политической власти рабочим классом», создание рабочего государства в первом послереволюционном периоде…» «Диктатура пролетариата” не указывала на какие-либо специальные характеристики, методы или учреждения правления пролетариата – это означало господство пролетариата, и больше ничего” (ibid: 213).
429
“It was Lenin who reinterpreted proletarian dictatorship in an antidemocratic fashion and made it synonomous with one-party rule and lawless terror. Lenin did not follow Plekhanov but broke with him and turned Marx’s casual phrase into a justification for authoritarianism… On a variety of issues Lenin was a genuine (if unwitting) innovator, and Leninism emerged as a novel form of Marxism between 1900 and 1905 by abandoning crucial elements of Plekhanov’s more democratic theory. The history of the “dictatorship of the proletariat” from Plekhanov to Lenin forms one part of the story of the emergence of Leninism” (Mayer 1993:2561).