Никто из тех, кто заинтересован в фундаментальных социальных преобразованиях, не может игнорировать вопрос о государственной власти. Если государство будет находиться в руках реакционеров, это может блокировать реальный социальный прогресс. Но внимание коммунистов и революционеров в XX в. было направлено на мистификацию роли государства, при этом игнорировались ограничения государства в инициировании глубокой и постоянной социальной трансформации. Один из самых значительных и печальных уроков советского опыта заключается в том, что после 70 лет непрерывного коммунистического правления Советский Союз легко и быстро вернулся к искаженному, но вполне капиталистическому обществу. Корни социалистического строя оказались слабыми и неглубокими.
Эти соображения приводят ко второму этапу в классическом определении перехода к социализму, данному Энгельсом. Он утверждал, что, получив контроль над государством, рабочие должны быстро захватить средства производства у капиталистов и отдать их в управление органам, контролируемым рабочими.
Однако, понятие контроля рабочих над средствами производства, так же, как понятие контроля рабочих над государством, страдает от двух противоречивых толкований.
Первый смысл понятия в том, что работники каждого предприятия коллективно определяют, что производить, сколько производить и как производить. То есть, они контролируют конечный продукт, его количество, структуру и ритм производства. Этот подход разделяется достаточно широким кругом теоретиков социализма, от Резника и Вольфа[442] (которых Лайбман аккуратно критиковал в своей рецензии), которые защищают его от сторонников синдикализма, до Дэвида Швейкарта[443], наиболее выдающегося современного сторонника рыночного социализма.
Не обсуждая достоинства этой позиции, которую можно назвать рабочим местом социализма, я хотел бы присоединиться к Лайбману (и почти всем основным существующим марксистским течениям) в отвержении этой интерпретации как немарксистской. Для марксистов социализм означает коллективную собственность общества в целом, т. е. общественную собственность на различные средства производства, а не владение каждым работающим долей предприятия, на котором он работает.
Здесь возникает очень глубокий вопрос о механизмах, посредством которых этой общественной собственностью необходимо пользоваться. В зрелой советской модели таким механизмом был централизованный национальный экономический план и комиссия по планированию, подотчетные правительству и партийному руководству, через которые должны были проходить все важные экономические решения и операции.
Этот механизм будет только представлять общественную собственность, если партия и правительство представляют собой «все» общество, но это порождает целый ряд трудностей, как мы видели при анализе вопроса о том, представляет ли партия весь рабочий класс или же только его передовой слой, который осознает долгосрочные потребности и интересы. Здесь этот вопрос может быть поставлен следующим образом. Направлен ли план на насущные нужды, потребности и несоответствия повседневной жизни, с которыми сталкиваются массы, основная часть населения, или на долгосрочные инвестиции, развитие и потребности национальной безопасности, которые осознает партийное руководство?
Этот вопрос необходимо вписать в исторический контекст. В первые 30 лет существования Советского Союза он прошел через серию катастрофических потрясений, которые поставили не только коммунистический режим, но и общество в целом, на грань краха. Революционный переворот в разгар Первой мировой войны, гражданская война, которая последовала за большевистским захватом власти, насильственная коллективизация сельского хозяйства, которая в краткосрочной перспективе привела к голоду, затем форсированная индустриализация, за которой последовало вторжение нацистов, которое было отражено только спустя четыре года и ценой жизни 20 миллионов человек.