Я пожал плечами. Не вспоминать же, что грубое выведение родимых пятен чревато меланомой и мучительной смертью. Тем более не вспоминать же про то, как Рычев меня тем самым болотом подманивал, которое сейчас небрежно клеймит.
Не стоило также уточнять, что корячиться придется ради Апанасенко, который, если мы оконфузимся, будет ни при чем, а если построим город Солнца или, на крайняк, Луны, будет творцом победы. Я предпочел не думать, что вот, похоже, и завершился мой когнитивный диссонанс, а заодно нашелся ответ на квартирный вопрос. Замечательным образом удалось по вертикали уйти – и без смены работы. Дадут мне в этом медвежьегорном Мухосранске любые хоромы, хоть на девять комнат, и в каждой – синий-синий иней на стенах. Потому что холодно, потому что хоромы в хрущобе на сваях, потому что иначе там строить нельзя. И через пяток лет сваи покосятся, и дом потрескается, и по-любому хоромы мои будут стоить двадцать пять рублей в базарный день.
Зато укрываться ковром-самолетом можно и вообще работа интересная.
Значит, будем работать за интерес.
А что еще Рычеву надо, боже ж ты мой?
Рычеву не давала покоя география.
– А к западу как относишься? – спросил он.
– К загнивающему, что ли?
– Ну вроде того. Вот тебе документы, почитай, пожалуйста.
Я без вздоха принял увесистую папку и сухо спросил:
– К когда это надо?
– Да прямо сейчас, Алик, посмотри, будь добр. Там по большому счету даже экспертная оценка не нужна, только согласие и подпись.
– А я тогда зачем? Ну ладно... А может, завтра, Максим Саныч? Ну чугунная башка, ей-богу...
– Глянь, глянь, дело срочное, – сказал Рычев.
Я открыл папку и принялся читать. Через несколько секунд сказал:
– Ё... А сесть можно?
Я сел, бешено полистал скрепленные страницы и сказал:
– Трехкомнатная же... А мы, типа, я так полагал, про однокомнатную...
– У тебя агорафобия? – осведомился Рычев. – Или ты собираешься и со мной букву договора блюсти, вопреки чаяниям и здравому смыслу? Там, кстати, не написано: это третий этаж, и на берегу пруда, а позади парк – на случай, если у тебя гидрофобия с гилофобией. Или ты в принципе против Крылатского?..
Я мотнул головой, потому что на курсовую устойчивость голоса не рассчитывал, и шмыгнул носом. Старательно полистал содержимое папки – другого способа потянуть время не выдумал – и спросил:
– А вот штамп «Оплачено полностью» – это как расшифровывается? Три года отработки, пять, вычет из зарплаты или что?
– Алик, ну ты же юрист, – укоризненно сказал Рычев. – В договоре что-нибудь про это написано? Нет. Наша сторона говорит: «Уплочено, ВЛКСМ». Твоя сторона возражает?
Моя сторона не возражала, только дергалась, как испуганный пес на цепи.
– Ну и подписывай.
Ну и подписал. Потом не выдержал – обниматься не полез, конечно, не принято это было в корпорации, мы так марку держали на общем фоне, но руку рычевскую обеими руками пожал, как в детстве отец с дедами всякими заезжими здоровался. Выскочило почему-то в памяти.
– Спасибо, – сказал.
– Поздравляю, – ответил Рычев. – Можешь, кстати, сразу ехать, ремонт вчера закончили. Вот ключи, Виктор дорогу знает, довезет.
Молодец он все-таки. Я бы на его месте не удержался бы: ляпнул банальность про то, как мы тебя ценим и как ждем встречных чувств, – ну и вызвал бы стопудово ответную реакцию. А Рычев не ляпнул и не вызвал. Опыт.
Ну и я, чтобы патокой дело не замазывать, сказал, шмыгнув носом:
– Только сто сорок три квадратных метра – это как-то перебор. Я столько зараз не вымою.
– Жениться вам, барин, пора, – сказал Рычев. – Теперь можно. Я правильно понимаю?
5
До установления
общепризнанной
советской власти