В содержательном отношении стихотворение Долматовского нетривиально: траур, пережитый в раннем детстве автором-повествователем при смерти Ленина, и смерть Сталина, повергнувшая в недетские слезы его маленькую спутницу, — события, подытожившие окончательную инициацию советского народа, объединенного отныне не только дарованным ему «с детства» сакральным знанием («все ценное нам Партия дала»), но и общими «взрослыми» слезами[286]. Напоминающий о многочисленных изображениях Ленина и Сталина с детьми (и именно девочками), тиражировавшихся в центральной печати с середины 1930-х годов и составивших к 1953 году целую иконографию[287], образ плачущей девочки многозначителен. Советский народ осиротел.
Эпилог
В годы «Оттепели» Евгений Евтушенко вспомнит о воспетом им некогда образе неусыпного Сталина, но теперь уже с тем, чтобы, описывая его вынос из Мавзолея, устрашающе усомниться в том, что смерть забальзамированного тирана не притворна (в стихотворении «Наследники Сталина», опубликованном в газете «Правда» от 21 октября 1962 года по личному распоряжению Хрущева)[288] Он же возвестит и о спасительной альтернативе — словами к песне «Ленин поможет тебе» (муз. Эдуарда Колмановского), под инфернально басовый распев, открывающий слушателю сакральное могущество советской власти:
Евтушенко не был, конечно, единственным, кто вспомнил о старой метафоре «Ленин — жив!». В 1955 году песенный репертуар страны пополнился вагнерианским распевом на музыку Серафима Туликова и слова Льва Ошанина: «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой» (1955)[290]. В 1957 году бодрствование вождя революции составит сюжет растиражированной журнальными репродукциями картины Семена Гуецкого «Смольный. 1917 год» с фигурой хлопотливо неугомонного Ленина над спящими солдатом и матросом[291]. Востребованность этого образа, впрочем, не кажется уже столь бесспорной, а сам неусыпный мертвец удостаивается анекдотически «лермонтовской» колыбельной, якобы присланной в редакцию одного литературного журнала неким юным поэтом:
Постепенно меняются и сновидцы. Мультипликационный фильм Романа Качанова «Аврора» (1973) озадачит советского ребенка вопросом, сформулированным М. Матусовским и положенным на музыку В. Я. Шаинским:
Какие сны снятся Ленину в Мавзолее, а революционному крейсеру в городе — «колыбели революции» — это, конечно, тоже своего рода проблема, но пока ее решение отложено. «Главной колыбельной страны» сегодня, вероятно, может быть названа убаюкивающая песенка, вот уже сорок лет звучащая в телепрограмме «Спокойной ночи, малыши»: «Спят усталые игрушки» (слова 3. Петрова, муз. А. Островского)[294]. Ровесники «эпохи застоя» могут вспомнить о ее исполнении a capella Большим детским хором Центрального телевидения и Всесоюзного радио[295]. Сегодня привычнее ее камерное и сольное исполнение. Sed tempora mutantur… Представление о «само собой разумеющемся» патернализме власти предсказуемо воспроизводит и те «хоровые» колыбельные мотивы, которые с этим представлением связаны. Недавние образцы старого жанра — опыты новой (пока еще непрофессиональной) панегирической поэзии[296], и новая киноколыбельная — ремейк «Колыбельной» Вертова[297].
Станислав САВИЦКИЙ
«Новая Голландия»: прогулка и историческое воображение
В одной ленинградской артистической компании конца 1940–1950-х годов прогулки были не только времяпрепровождением. Художники Александр Арефьев, Рихард Васми, Валентин Громов, Владимир Шагин, Шолом Шварц и поэт Роальд Мандельштам, которых впоследствии стали называть «арефьевцы» по имени лидера круга, предпочитали другое название. «Болтайка» — это бесцельное «болтание» по задворкам центра вроде Коломны, во время которого можно «поболтать» и увидеть что-нибудь запоминающееся[298]. Фланеры послевоенного Ленинграда едва ли могли щеголять своей одеждой и экстравагантным поведением, как изысканные денди времен Браммела или знаменитый парижанин, прогуливавшийся по парижским пассажам с черепахой (1840-е годы). Но ничто не мешало ленинградским художникам пересказывать на свой лад литературные и художественные прогулки поздних романтиков и декадентов. «Арефьевцы» подружились в юношестве, учась в школе при Академии художеств. Почти всех выгнали за хулиганство, но компания не распалась, а, наоборот, разрослась. Эти художники культивировали в послевоенном Ленинграде Париж Второй империи и 1870-х. Салон Отверженных, импрессионизм, постимпрессионизм, проклятые поэты, декаденты были для них актуальным искусством. В зеркале парижской богемы времен Бодлера «арефьевцы» видели текущую историю. Их кумиры выбрали маргинальную позицию, вступив в спор с Академией и салонами. «Болтайка» была альтернативой официозу. Ленинградские модернисты в своем искусстве отстаивали личный опыт, несмотря на вторжение государственного и общественного в частную жизнь. Тоталитаризм не исключал интимность, но принуждал советского человека делать эту сферу в большей степени открытой для других. Наряду с проработками на собраниях, где обсуждалась частная жизнь, в советской гуманистической этике развивался культ дружбы. В официальной культуре неоднократно изображалась трогательная близость товарищей, в жизни которых всегда было место подвигу. Интимность закалялась героизмом и самопожертвованием. «Арефьевцы» тоже были дружеской компанией, но их сложно сравнивать с героями «Двух капитанов» или «Двух товарищей». Дружба, их связывавшая, противостояла советским устоям и ценностям, хотя, как любое «возражение», их оппозиция была производной от оспариваемой системы. Следуя примеру первых модернистов, Орден Нищенствующих Живописцев вне массовой культуры и пропаганды отстаивал традицию искусства частного опыта, и в его бескомпромиссности была героика художественного бунта. Галломания была личным переживанием истории накануне «оттепели» и задавала образцы восприятия и изображения действительности — вуайеризм и историческую аллегорию как жанр наблюдений во время прогулки.
С конца 1940-х «арефьевцы» рисовали, подсматривая или имитируя подсматривающий взгляд. «Банная серия» Арефьева — миниатюры (мелок, пастель), изображающие сценки в женской раздевалке бани. По размеру они такие же, как картинка, подсмотренная в замочную скважину или в маленькое отверстие. Это придает картинкам вуайеристскую достоверность (в отличие от балерин Дега, изображенных в средних форматах станковой картины). Арефьев действительно рисовал их с натуры[299]. Такие же миниатюры есть у Шагина и Шварца[300]. Судя по альбому «Арефьевский круг», за исключением Васми и Шварца участники группы делали зарисовки сценок на пляже[301].
286
Герта Гарафутдинова указала мне, что инициация авторского «я» смертью Ленина и инициация девочки смертью Сталина подчеркивается еще и тем метрическим обстоятельством, что девочке и Сталину соответствует пятистопный ямб, а рассказчику и Ленину шестистопный, при этом мотив сна, объединяющий сакральные имена, метрически усилен реализацией всех схемных ударений — полноударностью в 9-м стихе, вводящем информацию о сне-смерти («Среди цветов товарищ Сталин спит»), и сверхсистемным ударением на слове «сон» — спондеем в 10-м стихе («Сон нашего отца величествен, спокоен»).
287
Первым в ряду таких изображений стал фоторепортаж газеты «Правда» i июля 1935 года о пионерке Нине Здроговой, подарившей Сталину букет цветов и удостоившейся дружеского поцелуя. 3 августа того же года в «Правде» была опубликована фотография Сталина с дочерью Светланой на руках. Серию «Сталин и дети» продолжила фотография Сталина с девочкой-буряткой Гелей Маркизовой (Правда. 1936.29 июня) и таджичкой Мамлакат Нахаговой, награжденной орденом Ленина за стахановский почин в собирании хлопка. В поэтическом изображении таджикского поэта Вапи встреча Мамлакат (Мемлекет) и Сталина рисуется таким образом: «Радость Сталина миру ясна, / Мемлекет весела и юна, / Мемлекет — героизма полна, / Мемлекет — это значит страна» (Вожатый. 1936. № 1. С. 2). Советский кинозритель мог вспомнить также заключительный эпизод из фильма «Ленин в 1918 году» со Сталиным (Михаилом Геловани), державшим на руках маленькую Наташу («Вот, Владимир Ильич, ради кого мы должны быть беспощадными к врагам!»). Те же образы, напомним, избыточно использованы в «Колыбельной» Дзиги Вертова. Фотографии вождя с детьми собраны в изд.: Дети о Сталине. М., 1939. Живописным примером изображения Сталина с девочкой на руках стала картина Ф. П. Решетникова «Первого мая», выставленная на Всесоюзной художественной выставке 1952 года(репродукцию см.: Огонек. 1953. № 18; в том же номере — фотографии детей на плечах у взрослых во время первомайского парада 1952 года). См. также:
288
291
Первая репродукция: Огонек. 1957. № 45. С. 8/9 (вклейка). См. мемуарные заметки о создании этой картины: http://www.alik-dot.ru/anru/state/art/sema/. Картина была подарена правительству ГДР и выставлялась в здании Госсовета республики; в настоящее время находится в собрании Дрезденской галереи.
292
Лев Рубинштейн приводит это стихотворение, ссылаясь на находку приятеля-филолога в редакционном архиве журнала «Литературная учеба» и датирует его 1920-ми годами (
293
Для поколения, взрослевшего в 1970-х годах, потрясение от этого песенного шедевра определенно не прошло бесследно, судя по его ностальгически музыкальному ремиксу конца 1990-х годов и новому тексту в хрипло-свирепом исполнении «Профессора Лебединского»: «Я убью тебя, лодочник!» (альбом «Смеяться или плакать», 1998).
294
Колыбельная звучит в программе с 1965 года (исполнении В. Дворяниновой, О. Анофриева и В. Толкуновой). В конце 1980-х годов музыкальную заставку на недолгое время сменила колыбельная на музыку Моцарта и Б. Флиса «Спи, моя радость, усни…» в исполнении Елены Камбуровой (русский текст С. Свириденко), но новшество не прижилось (76–82: Энциклопедия нашего детства [http://www.76–82.ru/smi_tele/97.html]). Сама передача выходит в телеэфир с сентября 1964 года (до 2001 года шла по первому каналу ЦТ).
295
«Среди многочисленных записей телепередач с участием БДХ есть одна, на мой взгляд, особенно безжалостно обнажающая как времяощущение той эпохи, которую принято называть застоем, так и ту особенную роль, которую должен был брать на себя главный детский музыкальный коллектив страны. Исполняется колыбельная „Спят усталые игрушки“. На сцене — хор, оркестр, впереди несколько маленьких солистов. <…> Малыши на сцене <…> поют довольно долго, и тут камера поворачивается к залу. В зале — одни взрослые. Никто ничему не удивляется» (
296
«Пришел ты из второго эшелона / Чиновников на главный пост страны. / Техасских злопыхателей колонны / Надеялись, гордынею полны, / Что скромный человек из Петербурга / Лакейски станет проводить свой курс. / Но ты сквозь поэтическую вьюгу /Услышал наш гиперборейский пульс. <…> Престиж, авторитет, доходы с нефти / Растут, и
297
«Колыбельная». 2006 год. 26 мин. Автор сценария и режиссер Ксения Перетрухина. Оператор Илья Овсенев. Композитор Евгений Кадимский. Об идее замысла, поддержанного и профинансированного Госкино, в изложении автора фильма см.: http://www.aktz al.ru/event.php?id=38.
298
Другое название группы, забытое с конца
???следние годы на фоне капитализации 1950-х и активно употребляющееся по-???
исусства, — Орден Нищенствующих Живописцев. См., например: Арефьевский круг: Александр Арефьев, Рихард Васми, Валентин Громов, Владимир Шагин, Шолом Шварц. СПб., 2002. «Болтайкой» называли и чайник, в котором на вечеринках взбалтывали гремучие алкогольные смеси.
299
Там же: репродукции № 12–18 (1949–1950), 59–67, 78–82 (1953). На выставке А. Арефьева «Банная серия» все рисунки были датированы 1949–1950 годами (
300
Арефьевский круг… См., например: № 504, 510, 529–530. Датировки с конца 1940-х до конца 1990-х.
301
Там же. № 83, 84 (1953_1955), 291–296, 330, 331 (с 1954 по конец 1990-х годов), 394, 403, 450–455, 472, 474–476, 498, 499 (1980–1990).