В этом году на откорме было восемнадцать дойных коров и маленькие телята с ними. Коров доили два раза в день – утром и вечером, днём коровы паслись на лугах, травы было много, пастбища от полей с посевами были отгорожены забором из осиновых жердей, поэтому коровы на лугах паслись сами, без пастуха. Только уж сильно их донимали пауты и комары. Только вырвутся коровы после зимнего отстоя на свежую зелень, сразу же прибавляются надои, а как пойдёт комар, да в жаркие дни ещё и паут, так надои снова падают. Днём коровам надо пастись, а они выйдут на берег, залезут по самое брюхо в воду, прикроют свои ноги и животы от укусов и стоят так, обмахиваясь сверху хвостом, да на берегу и место открытое, ветерок обдувает, мошки и комарья поменьше.
С коровами живут на острове колхозные доярки, самые передовые и активные работницы – Анна и Евдокия. На ночь они коров загоняют в летний загон, намазывают их дёгтем, разводят по краям дымокуры и те лезут в самый дым, блаженствуя и закрывая глаза, не забывая при этом постоянно жевать свою жвачку. Молодые доярки тут же молоко перерабатывают на маслобойке, из обрата варят творог и всю полученную продукцию хранят в специально оборудованном для этого леднике. Один раз в неделю из деревни приходит катер, маленький такой катерок, недавно появившийся в колхозе, в народе тут же прозванный балиндерем. Он привозит на остров продукты женщинам, а от них забирает недельный запас масла и творога.
Закончив со всеми делами, поздно вечером доярки разделись на берегу и плюхались в воде, не далеко от берега, словно маленькие дети.
– Ой, Дуся, хорошо – то как, вода такая тёплая, никак не хочется вылезать на берег.
– Вон посмотри, какая туча заходит, и молнии уже за лесом сверкают, что – то страшно становится.
– Ерунда, дождь пойдёт, убежим в избушку, не сахарные – не растаем. Сегодня ведь Петров день, наверное, все наши в деревне гуляют.
– Да Аня, вся молодёжь сейчас на вечёрке за клубом на поляне, парни уже костёр развели, на гармошке, или даже на баяне играют, и песни все вместе поют.
– Отходили мы наверно с тобой на вечёрки, мне ведь уже двадцать пять, ты постарше на два года, бабы ведь мы с тобой уже.
– А всё равно бы дома не усидели и ушли к молодёжи, они сейчас там все песни перепоют, все танцы перетанцуют.
Посредине протоки ухнула хвостом об воду какая – то крупная рыбина, женщины тревожно переглянулись и Анна знающе прокомментировала.
– Наверно осётр играет, видать большой, вон как ухнул хвостищем – то, старики говорят, что они на поверхность выплывают, чтобы жабры продуть. Ну, погодите, мне парни пообещали самоловы осетровые отцовские отправить вместе с частиком, попадётесь потом нам на уды.
Сердце у неё тревожно сдавило при воспоминании об отце, хорошим он был не только отцом и семьянином, но и удачливым охотником и рыбаком, да не пожилось ему слишком много после войны, фронтовые раны не дали. Умер он два года назад, в простреленном лёгком рана открылась. В госпитале ещё во время войны врач не решился его отнять, сказал, что организм не выдержит операции и отправил доживать домой, сколько протянет. Протянул он одиннадцать лет после ранения, и то хорошо, у многих отцы совсем не вернулись с войны. Да и большую семью ещё успел поддержать, слишком уж голодные были тогда времена.
Неожиданно с каменной стороны налетел сильный шквал ветра, в воздухе закружилась береговая пыль, сухая хвоя, старые опавшие листья. Женщины с визгом и криком быстро выскочили из воды, нахлобучив на босые ноги сапоги, схватив в руки шаровары и рубахи, бегом кинулись по тропинке на угор. А ветер разбушевался так, что, кажется, сейчас целиком всю избушку поднимет и унесёт куда-нибудь в тридевятое царство. На протоке уже бушевали огромные волны, и хорошо было слышно, как на каменной стороне с грохотом падали сухостойные деревья. Стали сверкать молнии и загрохотал гром. Казалось, что молнии раскалывают пополам всё небо. Евдокия в страхе перекрестилась и бросилась привязывать дверь, дом был колхозный, и крючка на двери не было, но женщины всё равно на ночь её крепко приматывали верёвкой к гвоздю, вбитому в косяк.