Все хотели домой, умирать не собирались!
Мы сражаемся с врагом, который сам не ведает, что творит.
Обо всем этом я думал, лежа на позиции. Время потекло медленно, снова невольно вспомнил про теорию относительности.
Всего за десять минут мы превратили плато в цепь неплохих укрепленных огневых точек. Получилось две линии обороны. Здесь было достаточно камней, имелся глинный холм, который превратили в ДЗОТ, укрепив камнями и досками, что имелись на броне БТР. На нем-то мы и установили наш ДШК — его намеревались использовать лишь в самые опасные моменты. У нас было три пулемета — один РПК, один ПКМ и трофейный американский М-60. Оружие у всех разное — подобрали то, что валялось на территории лагеря, когда шел его захват. В основном у нас оставались только Калашниковы, да винтовки Ли-Энфилд. Была и пара винтовок М-16, что забрали из штаба американцев. Патронов к последним было достаточно. К автоматам Калашникова — не густо, в среднем по два магазина на каждого. К подствольникам ГП-25 «Костер» имелось по четыре выстрела. Также были гранаты, которые Самарин раздал на каждую точку.
Но даже такого боезапаса могло хватить всего лишь на десять-пятнадцать минут интенсивного сражения. А практика показывала, что такого не будет — бой, который нам предстоял, очень быстро перейдет в категорию позиционного, с накатами и откатами.
Да, у нас было хорошее преимущество — противник мог атаковать только с одной стороны. Мы окопались, а противник был на виду.
Но в то же время у него десятикратное преимущество. А может и больше. К тому же, вполне возможно, что пакистанские солдаты также могут подключиться в процессе штурма наших позиций. А еще, у духов были минометы и если их грамотно установить позади основных сил, то мины могут долетать и до нас. Но сначала их нужно сюда доставить, затем пристреляться, а в таких сложных условиях это весьма не просто.
Мы заранее тщательно обсудили тактику боя. Чтобы десять человек разом не стреляли по одному противнику, в целях экономии боезапаса, был определен порядок действий. Основные стрелки — конечно же, разведчики. Бить только прицельно и только одиночными. Изредка короткими очередями. Все остальные стрелки подключались только в том случае, если противник массово прорывался, а остальные не справлялись. Огонь по усмотрению был разрешен в пределах разумного, в крайних случаях. Бойцы тоже не дураки, прекрасно понимали, что если в самом начале схватки выстрелять весь боезапас, то потом исход будет печальным для всех. Обороняться будет тупо нечем.
У отвесной каменной стены стоял румынский БТР. Вернее, уже не румынский, а полностью наш. Теперь он не представлял никакой ценности — с него даже взять было нечего. Баки пусты, вооружения нет. Мы хотели его поджечь, чтобы дым привлекал внимание, но отказались от этого, потому что ветром дым сдувало на наши позиции, а дышать гарью такое себе удовольствие.
Герц продолжал возиться с радиостанцией. В какой-то момент ему удалось что-то поймать, но в этом не было никакого смысла. Микрофона не было, работал только один наушник, было очень много помех. Однако связист сделал простой вывод — раз есть сигнал, значит и где-то неподалеку может быть источник.
Несколько раз с края каменного плата раздавались одиночные выстрелы — это баловался Паша Корнеев, отстреливая полевых командиров среди душманов. Проблема была в том, что визуально сложно отличить рядового духа, от командира, ведь одежды у них практически одинаковые. Знаков различия практически не было.
Со стороны ущелья, на входе на плато, где мы окопались, рос высокий колючий кустарник. Именно он символизировал собой точку, откуда на нас полезет враг. И где-то рядом с ним прятался наш снайпер. Хлесткие звуки стрельбы говорили о том, что Шут на позиции и продолжает работать. Известный факт, что кое-где СВД называют «Плеткой», как раз по причине того, что звук выстрела сухой и хлесткий, словно удар плетью.
Но вскоре, Корнееву пришлось сняться с позиции и бегом вернуться к нам.
Подняв пыль, он плюхнулся рядом со мной в небольшую ложбину.
Таких мы понаделали много — саперная лопата отличная вещь, ею можно не только копать, но и рубить, но и сражаться врукопашную. Пожалуй, универсальнее саперной лопаты только советский штык нож 6×4. Знающие люди подтвердят, что у него не менее шестнадцати различных применений.
— Ну что там? — спросил Кэп, когда Паша занял позицию.
— Духи быстро приближаются! — тяжко выдохнув, ответил тот. — Их много. Больше двух сотен. Все ущелье ими просто забито. До того куста, осталось метров восемьдесят, не больше. Я их задержал немного, снял четверых. Вроде даже одного командира, но там черт их знает. Все бородатые на одно лицо, у половины они вообще платками скрыты. Еще двух стрелков с оптикой. Из оружия у них есть все. И ПКМ есть, и старые РПД и ручные гранатометы. В основном видел автоматы Калашникова старой модификации, английские и китайские винтовки. Даже минометы тащили. Двигаются развернутой цепью.