Я разглядывал матовый экран, который показывал время на этой станции, на Земле и на родине энитов. В течение нашего разговора данные с последней не изменились вовсе, на земле секунды сменяли одна другую лениво, здесь же часы работали в привычном для меня ритме. После простейших вычислений, я обрадовался… обрадовался тому, что сидел.
Пока я валял дурака, Рэймс выиграл войну. Потому что с тех пор, как он уехал, прошло не два месяца, а год. Больше года.
— Я сообщу ему о вашем прибытии, — сказал Ютер, и я пробормотал что-то благодарственное в ответ.
Я почему-то только теперь задумался над тем, как Рэймс вообще мог занять место Бэлара в двадцать. Мэтр таскал его с собой по другим мирам, поэтому его «кукла» выглядела старше своего возраста.
Год… И за всё это время я даже не соизволил с ним связаться, слишком увлечённо изображая безразличие. Конечно, это было бы чертовски подозрительно: пользоваться дорогостоящими способами связи лишь для того, чтобы сказать, что я скучаю, пусть даже я с ума сходил от тоски.
И что Рэймс подумает, увидев меня? Как это вообще будет выглядеть, особенно после того, как мы расстались? Он попал сюда по моей вине, а я даже не соизволил позвонить, чтобы извиниться. Рэймс, наверняка, считает меня предателем. Неблагодарным, капризным ребёнком, которому Бэлар готов предоставить любую игрушку. Но все новые мне быстро наскучили, и я вспомнил об одной, которую не до конца распробовал.
Ютер проводил меня до комнаты, в которую уже принесли мои вещи и ужин. Кажется, по пути он, вняв просьбе Бэлара, рассказывал о том, как проектировали и строили эту станцию, сколько здесь находится человек на данный момент и как он ловко справляется с таким огромным, сложным хозяйством.
Оставшись наедине, я поел без аппетита и принял душ. Мне нужно было отдохнуть перед сложным разговором, и я верил, что во сне меня озарит, и я найду нужные слова в критический момент. Когда Рэймс набросится на меня, чтобы задушить, к примеру…
Или наоборот.
Я проснулся от того, что с меня сорвали покрывало, и это было один в один как в тот раз, когда я заснул на чужой кровати. Может, Ютер перепутал комнаты и привёл меня в гости к командиру? Поэтому Рэймс теперь смотрел на меня так, словно я не просто посягнул на его собственность, а стал ею. Как только оказался на этой станции… Нет, намного раньше. В тот день, когда он оспорил право на меня у Бэлара.
Мы разглядывали друг друга молча. Я совершенно не изменился, всё так же спал голым и носил интимные украшения. Рэймс по-прежнему носил исключительно чёрное, а мне нужно было узнать, как сказалась на его теле очередная война. Пока я заметил лишь лёгкую небритость, загар… и голодный взгляд. Посмотрев ему в глаза, я окончательно убедился в том, что прошло больше года. А я так и не придумал, что сказать.
Я люблю тебя?
— Рэймс, я…
— Молчи.
Ему не нужны были слова. И простыми объятьями я бы тоже не отделался. После всего, через что он прошёл по моей вине?
Когда Рэймс начал раздеваться, у меня не осталось ни малейшего сомнения, как именно пройдёт наше воссоединение.
Безмолвно наблюдать за этим было сложно. Я вспомнил, что кричала мне возбуждённая пьянь в баре, и впервые в жизни поставил себя на их место. Потому что Рэймс, снимающий с себя чёрные шмотки — символ его смирения и преданности, выглядел эротичнее всех эротических журналов вместе взятых. Мой взгляд скользил по его коже, и я знал наверняка, что Рэймс смотрит точно так же на мой пирсинг. Ведь если меня украшали серёжки, то его — шрамы. И мне хотелось сказать ему об этом, или хотя бы показать. Я бы провёл языком по следам от плети и швам, чтобы свести знакомство с его телом, попробовать его на вкус…
Внезапно я вспомнил нелепый именинный торт. Каким «Рэймс» оказался сладким, и какой у него был маленький. Настоящий Рэймс был солёным, как океан, и размером его природа не обделила. И когда наши взгляды встретились, я понял, что он не верит, что я могу получить хоть какое-то удовольствие от того, что кто-то превосходящий меня размерами, тяжелый и обезображенный засунет член в моё нежное, узкое местечко.
Вероятно, мужчина запретил мне говорить, именно потому что мог передумать в любой момент. Одного моего слова было бы достаточно, чтобы он остановился, хотя, казалось бы, все эти шрамы говорили об обратном. О том, что с ним пытались справиться оружием помощнее, и женское «нет» едва ли помешает ему взять желаемое.