— Ты должна носить только женскую одежду, — проговорил Рэймс, разглядывая меня: обтянутые красной тканью грудь, талию, ягодицы, открытые ноги. — Она тебе подходит. У тебя великолепное тело, Габриэль.
И Рэймс никогда не скрывал, что любит смотреть на меня. Смотреть, прикасаться, пробовать на вкус и…
Он распустил мои волосы, наклоняясь и вдыхая их запах. Мы хорошо смотрелись вместе… Красный на чёрном, женская фигура на фоне мужской. Возможно, именно так могли бы в прошлом выглядеть супруги.
Я бы хотела стать его женой.
— Я думала, ты придёшь позже. — Я сверила время. — Поесть принесут только через час. Как тебе здешние блюда, кстати?
— Острые.
— Мне в последнее время как раз хочется чего-нибудь… необычного.
Прошло полмесяца (да, я решила, что говоря о неделе, мэтр имел в виду неделю по земным меркам), прежде чем я согласилась на предложение Ютера приобщить меня к местной кухне. К тому же я доверяла мнению Чифа и Гейла, которые отзывались о ней очень лестно.
Эти двое, к слову, уже успели побывать на поверхности, мне же Рэймс запретил даже думать об этом. Я не сильно сопротивлялась, памятуя о том, сколько проблем доставила ему своей непоседливостью в прошлом. Пришлось удовлетвориться рассказами моих спутников о различиях наших планет. Мол, ничего особенного, цвета воспринимаются иначе, небо и вода кажутся фиолетовыми. Жарче. Притяжение слабее, поэтому деревья выше. Но при этом там совершенно нет птиц. Зато полно насекомых и рептилий.
Сам Рэймс говорил о своих командирских буднях неохотно, и оно понятно: он там не пейзажами любовался. Хотелось ли мне знать подробности? Обо всех, что мне были по-настоящему важны, я узнавала сама, когда раздевала его.
Живой, целый, рядом со мной.
— Что-нибудь необычное? — переспросил Рэймс, усмехаясь. — Женщина, ты находишься на космической станции. На передовой. В платье. Рядом с отступником, которому доверили командовать первым эшелоном, хотя он не может контролировать собственное тело рядом с тобой. Это ещё недостаточно необычно для тебя?
Верно, даже самые острые блюда не сделают этот момент острее. В то же время, если бы Рэймс прижался ко мне и сказал, что безумно скучал, потому что не видел трое земных суток, которые по ощущениям длились (лично для меня) как тот же год…
— Тебе очень непросто угодить, — заключил он.
— Меня поэтому и вышвырнул консул. Решил, что не потянет.
— Но он попытался? — Рэймс требовал подробности.
— Даже больше — очень старался. Мы ужинали на самой вершине Башни. За окном был потрясающий вид. — Я следила за тем, как мрачнеет взгляд мужчины. — Махасим оказался настолько щедрым, что позволил мне забрать это платье и украшения с собой.
Он прищурился.
— Это платье тебе подарил консул?
— Да.
Потом Рэймс извинится за свою грубость, но в тот момент он совершенно обезумел от мысли, что эта ткань касается моей кожи. Прихоть Махасима ему дорого обошлась. Рэймс всё ещё отчётливо помнил те ярость и беспомощность — унижение, которому его подверг мэтр, потакая абсурдному желанию консула. Рэймс потерял меня из-за этого энита. И теперь он опять встаёт между нами? Почти буквально.
В итоге платье, которое Рэймс так бережно застёгивал, оказалось разорванным. Чёрный иерарх не собирался церемониться с вещами врагов. А ведь меня консул тоже назвал своей «вещью»… так что на этот раз Рэймс взял меня на полу, не раздеваясь.
— Моя, — твердил он, клеймя меня поцелуями и каждым сильным движением.
На этот раз всё было по-другому. Причиной тому его собственническое поведение, грубость в самом потрясающем смысле этого слова, признания — не знаю. Я чувствовала его острее в этот раз.
— Цвет изменился, — заметил шёпотом Рэймс. Кончив внутри меня, он немного успокоился и теперь смотрел на мою грудь, которая опадала и поднималась от тяжёлого дыхания.
— Что?
— Они были светлее и нежнее. — Он провёл подушечкой пальца по одному соску. — Как розовые жемчужины. А теперь ты такая яркая и упругая здесь. Ты меняешься.
Он обхватил мягкую плоть ладонью, и я не сдержала стон. Как он мог замечать такие вещи?
Я сбивчиво объяснила, что такое происходит со мной каждый месяц. Женский организм — сложная система, в которой протекают разные, не понятные даже мне процессы.
— Кровь? — переспросил Рэймс, хмурясь.
— Я не знаю точно, почему это происходит и как работает. — Если вспомнить, мне пытались объяснить эти «почему» и «как» в приюте, но я так ревела, что ничего толком не услышала. — Это не больно. Но перед очередным циклом повышается чувствительность.