— Да потому что вы в своём приюте все поголовно сидели на стабе, — пояснил Многорукий. — И взрослые, и дети. Это касается не только вашего приюта, вообще всех людей, подчиняющихся системе. «Мебель», «кукол», солдат, простых работяг — всех. Кроме нас. Нас система пережевала и выплюнула, и мы выживаем здесь без стаба.
— Он дорого стоит? — спросил я.
— Да нет, не особо.
— Тогда почему его просто не купить?
— Потому что секс — смысл жизни. Это единственное удовольствие, которое можно получить в этой поганой дыре.
Я размышлял над его словами минуту-другую, разглядывая женщин на картах. Я был на них совершенно не похож. Какое облегчение.
— И для тебя тоже?
— Со мной всё немного иначе, — проворчал Многорукий, держа сигарету между зубами.
— Потому что ты — энит?
— Чёрт тебя дери! Да с чего ты это взял?!
Я помялся, прежде чем напомнить:
— Ты использовал контроль в тот раз.
— Я же тебе говорил: так могут все новые модели.
— Ты здесь живёшь уже больше шести лет. Так Майлз сказал.
— Майлз? — повторил он, словно не знал никого с таким именем. — Мало ли что тебе наплёл этот мудозвон. По-твоему здесь лучшее местечко, чтобы пустить корни кому-то из элиты? Или может я один в один похож на того иерарха, с которым ты столкнулся в своём приюте? Я похож на него?
Я молчал, потому что не знал, какой ответ правильный. Был ли он похож на иерарха? Однозначно нет. Но он и на обычного человека не был похож.
— Майлз сказал…
— Не слушай ты всяких придурков.
Но я не унимался.
— Если бы ты был из пробирки, тебе бы не нужны были те фотографии или эти карты.
— А если бы я был энитом, мне бы они охренеть как понадобились, так что ли?
Я настаивал на своём, потому что инстинктивно понимал: он бы не стал так рьяно доказывать обратное, если бы его это не задело. Он бы сказал мне убираться, потеряв интерес к спору. Я надавил на больное место, и он отреагировал протестом, как и полагается любому живому существу.
— Знаешь, как называется такая логика? Женская. — Многорукий перешёл в контрнаступление.
— Любой на твоём месте был бы рад услышать, даже по ошибке, что его приняли за энита. А ты… словно отмыться от этого пытаешься.
— Может, я их ненавижу, а?
— Тогда ты тем более не человек из пробирки. У них на генном уровне прописана любовь и бесконечная преданность энитам.
— Это тебе тоже Майлз сказал?
— Нет, это любой дурак знает.
— Даже такой как ты?
— Как видишь.
Затягиваясь, он смотрел на меня уже не как на крошечную женщину, а как на большую проблему.
— Какая тебе вообще разница, кто я такой? Если это просто любопытство, то это тоже сугубо бабская черта характера.
Он бил по самым очевидным уязвимым местам. Я его просто не узнавал. Это же было слишком просто в его понимании. Тогда зачем опускаться до такого примитивизма в разговоре с сопляком вроде меня?
— Я ухожу, — пробормотал я, собирая карты со стола.
— Решил сбежать? Это опять-таки бабский поступок.
Я не собирался спорить, пряча колоду в карман и направляясь к выходу. Многорукий меня не останавливал, лишь кинул вслед:
— Принеси мне выпить!
Когда я оказался за дверью, то сообразил, что на мне не было «бронежилета», но возвращаться за ним не стал.
Глава 10
Это был первый раз, когда я вышел на улицы поздно вечером. Если не считать, конечно, той ночи, когда я вообще здесь появился. С тех пор прошло не так уж много времени, но почему-то я чувствовал себя повзрослевшим на несколько лет.
После захода солнца в городе становилось особенно людно и, как ни парадоксально, ярко. Вечером на улицах было светлее, чем в иной день. Разноцветный неон и фонари превращали эту дыру в пёстрый калейдоскоп.
Но сегодня всё было иначе. Темноту рассеивал лишь тусклый свет из окон, в которых горели свечи. Я еле добрался до бара Майлза и Фрика, и маршрут показался мне совершенно незнакомым.
Музыка не встретила меня с порога. Внутри было мрачнее, чем обычно, но это добавляло атмосфере шарма, а сигаретный дым — мистики.