Я пролистал журнал с интересом, который удивил меня. Он был красиво оформлен, ярко и необычно. Думаю, знай я, о чем тут написано, мне бы он понравился ещё больше. Я отложил его в сторону и взял другой. Потом третий.
В общем, спустившись сюда, я не узнал о Многоруком ничего нового.
Зато узнал о себе.
Как раз после того, как раздался жуткий скрежет, и крышка люка захлопнулась. Что-то зазвенело по полу, и, направив туда луч, я увидел отвалившиеся бронзовые руки.
Я понял, что оказался ещё большим дебилом, чем считал. Но на этом мои познания не закончились. Они продолжились после того, как я подумал: по крайней мере, Многорукий должен скоро вернуться домой. Не важно, что Майлзу я сказал совершенно другое.
Я решил попытаться открыть люк изнутри. Но одна из предательских ступенек, о которых меня когда-то предупреждал мэтр, не выдержала моего веса, поэтому я полетел вниз.
Я упал плашмя, сильно приложившись головой. Удар вышиб из груди весь воздух. Фонарик каким-то чудом не разбился, но какая разница? Он разрядился через пару часов. Мне как раз хватило этого времени, чтобы вздремнуть и окоченеть до полусмерти.
Я оказался в темноте.
Я на спор спустился в самое страшное место приюта, в котельную. Мы играли в прятки. У меня появились друзья, я не мог показать себя перед ними трусом. Я ничуть не хуже, мне тоже ни капли не страшно.
Я пополз вглубь подвала. Я пытался сбежать от чего-то. Мне казалось, стены сужаются. Здесь стало так тесно.
Они заперли меня в печи. Я не могу открыть дверцу.
Здесь стало так душно. Мне не хватало воздуха… я задыхался…
— Поджигай!
— Сдохни, уродец!
— Ты же не поверил, что мы станем с тобой водиться? Ну ты и тупо-о-ой!
Страх парализовал меня, я шарил взглядом в поисках спасения, но было так темно. Руки царапал холодный, шершавый металл.
— Чего ты возишься?
— Сейчас-сейчас…
— Он сегодня опять обмочился.
— Всю ночь ревел.
— От взрослых попадёт. Может, оставим его так?
— Да кто узнает? Или ты собираешься рассказать?
— Тихо, кто-то идёт!
Я замер, прислушиваясь. Под моими руками нагревался металл. Я закричал от боли. Дети бросались в рассыпную.
Когда дверца печки открылась, я увидел лицо своего спасителя. Он был одним из старших детей, которые присматривали за малышнёй вроде меня. Он был нелюдим, но в отличие от меня мог за себя постоять. Его боялись все, а я больше остальных.
— Так-так-так, в моей сокровищнице появился новый экспонат.
Я открыл глаза и посмотрел наверх. Квадрат света, расстеленный, как коврик на полу, касался меня. Свесив ноги, на краю сидел Многорукий и разглядывал «новый экспонат».
Он ждал объяснений? У меня в голове был полный бардак. Я не знал, с чего начать. Я не пытался встать, боясь упустить неясное воспоминание.
— Что делать, если непослушный сопляк залез в конфетный шкаф и объелся сладостей? — спросил он сам себя, доставая откуда-то книгу. В твёрдой обложке, толстая, она выглядела очень внушительно, особенно в его руках, но не думаю, что там было объяснение для подходящего случая: меня в окружении порножурналов. — Ты тут мастурбировал? Не бойся, в этом нет ничего плохого. Ты можешь поговорить со мной об этом.
— Я вспомнил, — прошептал я, но он меня всё равно услышал.
— Ладно… — Он заёрзал. — И какое воспоминание тебя настолько завело?
— Я вспомнил, — повторил я. — Я уже встречался с ним… я его уже видел…
— Кого?
— Рэймса. Он воспитывался в том же приюте, что и я. Он был такой… тихий, незаметный. Ходил всегда сам по себе. У него не было друзей, но и врагов не было тоже.
— Ты мастурбировал, думая о Рэймсе? — Он полистал книгу. — Знаешь, как это называется у подростков? Девиантное поведение. Мысли об объекте ненависти вызывают у тебя сексуальное желание. Тут написано, что тебя пора спасать, но я думаю, что это вполне нормально. Уж сколько я поимел тех, кого ненавижу. Иногда просто убить мало, понимаешь о чём я?