Я обхватил голову руками, пытаясь удержать ускользающее прошлое.
— Он был там, когда меня запихали в печь и подожгли.
Многорукий оттолкнулся и спрыгнул вниз. Прощайте, колени, подумал я, но он приземлился очень мягко и удержал равновесие.
— Этот засранец запихал тебя в печь?
— Нет, он меня оттуда вытащил. Мальчишки испугались его и разбежались, а он отнёс меня в медпункт. Он был старше раза в два… Даже больше. Смог меня поднять…
— С чего ты взял, что это был Рэймс?
— Потому что это был он. Я знаю.
— Ты очень вовремя вспомнил о том, что человек, которого ты заказал, спас тебе жизнь.
— Ты убил его?
— А если да?
Это значило «нет», поэтому я расслабился.
— Он не спасал меня.
— Сам только что сказал, что он вытащил тебя из горящей печи. Или у тебя всё было под контролем и без его соплей?
— Лучше бы он меня там оставил.
Многорукий снова начал листать свой справочник девиантного поведения подростков.
— Я боялся взрослых и уколов… — пробормотал я, накрыв лицо предплечьем. Шорох страниц прекратился. — Врач никак не мог вколоть мне обезболивающее и обработать ожоги… я был так напуган… вырывался, как бешенный. У меня часто отбирали еду, когда я был ещё совсем мелким, поэтому дозы «стаба» не хватало. Я часто плакал, мочился в кровать, боялся всего подряд. В тот раз врач приказал ему говорить со мной, чтобы успокоить.
— И что он сказал?
— Нёс всякую чушь, — сказал я. — Что-то про то, что теперь меня никто и пальцем не тронет. Что он убьёт, если тронет. Что он будет рядом и присмотрит за мной, поэтому я могу спать спокойно. Всё в таком духе. Под конец он меня просто добил. Сказал, что если я хочу, то могу подружиться с ним. Мол, мы отныне всегда будем вместе.
— Он был всего лишь безмозглым сосунком, — бросил Многорукий, словно оправдывал его.
— Но я был ещё меньше.
— Ну и что дальше? Ты поверил трепачу, а он разбил тебе сердце?
— Его забрали на следующий день. Я о нём больше не вспоминал. — Я открыл глаза и удивился, что ещё вижу солнечный свет вверху. По ощущениям, за воспоминаниями прошел не один час. — Я не мастурбировал.
— Ясно. Хотя и странно, что эти журналы навели тебя на… хм, другие мысли.
— Да. Я подумал, зачем они это делают?
— Они, м?
— Эниты. Майлз сказал, что раньше женщин было очень много. Что это был пол, противоположный мужскому. Что их называли «слабым» прежде всего потому, что они были слабостью мужчин.
— Говорил же, не слушай этого придурка. Их так называли, потому что ни одна обычная женщина этот люк бы не подняла. — И мэтр кивнул на меня, мол, что и следовало доказать.
— Неважно. Теперь слабость искоренена, половые различия исчезли. Остался только один пол, а я — просто инвалид. И я был не один такой в приюте. Я помню парня с шестью пальцами. И ещё одного с заячьей губой. Был мальчик, который страшно заикался. Нас не держали отдельно, не пытались лечить, взрослые ничего не делали. Нас словно отдали на растерзание. Кому нужны слабаки и калеки? Мы должны были стать первыми игрушками будущих убийц. Мы воспитывали в них чувство общности. В нас подавили все инстинкты, оставив одну только злость.
Мэтр долго молчал.
— Ты похоже сильно головой приложился.
— Он бросил меня дважды, — сказал я, наверное, подтверждая его слова.
— Слушай, если эти журналы побуждают тебя к самоанализу, я прихвачу парочку моих любимых, ладно? Тебе это сейчас будет полезно. Вот этот… и этот тебе тоже должен понравиться… — Он взял больше, чем парочку. Кое-что, наверное, для собственного досуга. Подняв куртку, он заткнул их за пояс джинсов и вернулся ко мне. — Встать сможешь?
— Без проблем, — ответил я, поднимаясь на ноги.
И тут же теряя сознание.
Глава 16
Не знаю, сколько там по мнению Многорукого он спасал мне жизнь, но я ему её спасал определенно больше. Прожив с ним несколько дней, которые сложились в недели, а там и в месяцы, я понял, что при всей своей крутизне этот мужик совершенно не был способен о себе позаботиться.
В том смысле, что он мог умереть от любой ерунды. Напиться и утонуть в ванной (я столько раз вынимал затычку в последний момент), захлебнуться в собственной блевотине или поджечь дом, заснув с сигаретой в постели.
Когда такое случилось в первый раз, я играл со своими многорукими куклами. Запах палёного ворса я учуял не сразу, а когда придал этому значение, ковёр в спальной уже догорал. Пламя забиралось по сбившимся простыням на кровать. Я рывком сорвал их с Многорукого, а он даже не проснулся.