Я покачал головой.
Я уже успел понять, что не знаю чего-то очень важного, что объединяет всех здесь, вокруг чего вращалась вселенная этого города. Словно помимо домов, транспорта, людей здесь было еще что-то, присутствовало незримо, ощущалось в воздухе. Какая-то жажда. Болезнь. Слово "трахаться" было самым распространённым, я мог услышать его за день раз сто, если не боялся выйти на улицу. При том что в приюте никто ни о чём подобном слыхом не слыхивал.
- Да потому что вы в своём приюте все поголовно сидели на стабе, - пояснил Многорукий. - И взрослые, и дети. Это касается не только вашего приюта, вообще всех людей, подчиняющихся системе. "Мебель", "кукол", солдат, простых работяг - всех. Кроме нас. Нас система пережевала и выплюнула, и мы выживаем здесь без стаба.
- Он дорого стоит? - спросил я.
- Да нет, не особо.
- Тогда почему его просто не купить?
- Потому что секс - смысл жизни. Это единственное удовольствие, которое можно получить в этой поганой дыре.
Я размышлял над его словами минуту-другую, разглядывая женщин на картах. Я был на них совершенно не похож. Какое облегчение.
- И для тебя тоже?
- Со мной всё немного иначе, - проворчал Многорукий, держа сигарету между зубами.
- Потому что ты - энит?
- Чёрт тебя дери! Да с чего ты это взял?!
Я помялся, прежде чем напомнить:
- Ты использовал контроль в тот раз.
- Я же тебе говорил: так могут все новые модели.
- Ты здесь живёшь уже больше шести лет. Так Майлз сказал.
- Майлз? - повторил он, словно не знал никого с таким именем. - Мало ли что тебе наплёл этот мудозвон. По-твоему здесь лучшее местечко, чтобы пустить корни кому-то из элиты? Или может я один в один похож на того иерарха, с которым ты столкнулся в своём приюте? Я похож на него?
Я молчал, потому что не знал, какой ответ правильный. Был ли он похож на иерарха? Однозначно нет. Но он и на обычного человека не был похож.
- Майлз сказал...
- Не слушай ты всяких придурков.
Но я не унимался.
- Если бы ты был из пробирки, тебе бы не нужны были те фотографии или эти карты.
- А если бы я был энитом, мне бы они охренеть как понадобились, так что ли?
Я настаивал на своём, потому что инстинктивно понимал: он бы не стал так рьяно доказывать обратное, если бы его это не задело. Он бы сказал мне убираться, потеряв интерес к спору. Я надавил на больное место, и он отреагировал протестом, как и полагается любому живому существу.
- Знаешь, как называется такая логика? Женская. - Многорукий перешёл в контрнаступление.
- Любой на твоём месте был бы рад услышать, даже по ошибке, что его приняли за энита. А ты... словно отмыться от этого пытаешься.
- Может, я их ненавижу, а?
- Тогда ты тем более не человек из пробирки. У них на генном уровне прописана любовь и бесконечная преданность энитам.
- Это тебе тоже Майлз сказал?
- Нет, это любой дурак знает.
- Даже такой как ты?
- Как видишь.
Затягиваясь, он смотрел на меня уже не как на крошечную женщину, а как на большую проблему.
- Какая тебе вообще разница, кто я такой? Если это просто любопытство, то это тоже сугубо бабская черта характера.
Он бил по самым очевидным уязвимым местам. Я его просто не узнавал. Это же было слишком просто в его понимании. Тогда зачем опускаться до такого примитивизма в разговоре с сопляком вроде меня?
- Я ухожу, - пробормотал я, собирая карты со стола.
- Решил сбежать? Это опять-таки бабский поступок.
Я не собирался спорить, пряча колоду в карман и направляясь к выходу. Многорукий меня не останавливал, лишь кинул вслед:
- Принеси мне выпить!
Когда я оказался за дверью, то сообразил, что на мне не было "бронежилета", но возвращаться за ним не стал.
Глава 10
Это был первый раз, когда я вышел на улицы поздно вечером. Если не считать, конечно, той ночи, когда я вообще здесь появился. С тех пор прошло не так уж много времени, но почему-то я чувствовал себя повзрослевшим на несколько лет.
После захода солнца в городе становилось особенно людно и, как ни парадоксально, ярко. Вечером на улицах было светлее, чем в иной день. Разноцветный неон и фонари превращали эту дыру в пёстрый калейдоскоп.
Но сегодня всё было иначе. Темноту рассеивал лишь тусклый свет из окон, в которых горели свечи. Я еле добрался до бара Майлза и Фрика, и маршрут показался мне совершенно незнакомым.
Музыка не встретила меня с порога. Внутри было мрачнее, чем обычно, но это добавляло атмосфере шарма, а сигаретный дым - мистики.
Людей было мало.
Я прошел к барной стойке чуть ли не на ощупь, наступив на ногу кому-то из гостей и услышав о себе много нового.
- Пошёл отсюда, шкет, малолеткам не подаём! - рявкнул Майлз, когда я сел на высокий стул.
- Я карты принёс.
- А, это ты! Глаза совсем паршивыми стали, а тут еще свет отрубили. - Он приблизил импровизированный подсвечник из бутылки. - Тебе принести чего?
- Я не голоден.
- Ничего не говори. Сейчас дам тебе попробовать сыра и вяленого мяса, а?
- Звучит круто.
- И соевого молока. - Он убежал, наплевав на требовательных клиентов, которых пришлось обслуживать терпеливому Фрику.
- Почему нет света и музыки? - спросил я у него, и он махнул рукой.
- Неполадки на подстанции. Такое часто бывает.
- У нас свет был, когда я выходил.
- У Многорукого свой генератор. Весь остальной город платит Мэду за электричество.
- А почему вы не поставите свой генератор, как Многорукий?
Фрик посмотрел на меня, как на чокнутого.
- Нельзя.
- И долго так будет?
- По-разному. День-два. Бывало и на неделю отрубало.
Я тоскливо посмотрел на пыльные колонки, висящие по углам, и Фрик догадался, что именно меня так волнует.
- Не вешай нос, сейчас будет чуть веселее.
И он указал на то, что невозможно было не заметить, но чьё предназначение оказалось трудно угадать. Скорее уж эта громадина походила на тот самый генератор, которого этому бару сейчас так не хватало. И это был генератор, в каком-то смысле...
Музыки.
Когда за барной стойкой вновь появился Майлз с тарелками, Фрик что-то шепнул ему и пошел к этой громадине.
- На самом деле, он только и ждёт момента, чтобы похвастаться своим талантом. Когда отключают ток, это ему всегда на руку. А вот мне нет. - Майлз кивком указал на практически пустой зал. - Этому роялю уже лет триста. Расстроенный к чертям. Лучше заткни уши.
Но я не стал.
Фрик утроился перед этой штуковиной на низкой табуретке, открыл крышку, его пальцы коснулись белых и чёрных клавиш, и... я понял, что с места до утра не сдвинусь.
- Э-э, нахер эту кислую выпивку и музыку... - проворчал своему товарищу пьянчуга, сидящий рядом. - Пойдём к Мэду.
- Да. У него там и посветлее будет.
- Может, увидим его "женщину". Слышал, ему там реально сделали щель.
- Гонишь.
- Да чтоб я сдох! Говорят, Мэд нашёл какого-то доктора, тот отчикал мальцу член и бубенчики и сделал стопроцентную вагину.
- А сиськи?
- Не, на сиськи денег не хватило.
Я почти не слушал их болтовню, сосредоточившись на еде и музыке. Тот, кто первым заговорил о гармонии, вероятно, имел в виду именно это сочетание. Фрик играл долго, с наслаждением, не замечая ничего вокруг... Ему даже свет не нужен был, руки сами знали, что делать.
- Никак не могу понять... В одну и ту же минуту, я - самый несчастный ублюдок на свете, а он - самый счастливый, - пробормотал Майлз, наливая себе стопку. - Скоро я обанкрочусь и повешусь.