Коды или семиотические системы, построенные с участием разных по своей субстанции знаков, воспринимаются по-разному и различаются по своему коммуникативному использованию: знак воспринимаем, но зрительный знак воспринимается не так, как слуховой, и т.д. Устная и письменная речь, демонстрирующие использование разных по своему типу знаков, обладают специфическими особенностями своей организации уже потому, что для графических знаков в принципе существует возможность использовать их зрительные и пространственные характеристики (двухмерность плоскости становится важным ориентиром в понимании текста, аналогичным образом зрительная закрепленность текста позволяет при необходимости возвращаться к любому месту текста, а шрифтовая разбивка иконически свидетельствует об иерархическом подчинении одной части текста другой; поэзия вообще может быть формально определена как фиксация текста на плоскости установленными способами и т.п.).
Таким образом, кроме соссюрианского подхода к знаку как к ментальному конгломерату, объединяющему акустический образ знака с понятием, возможно предположить, что знак сочетает не две ментальных сущности, а феноменальную с трансцендентной - со знаконосителем, по основанию которого, в частности, производится интерпретация знака. Некоторые возможные пределы интерпретации задаются этим внешним по отношению к сознанию "телом знака". Устройство знака в таком случае объясняется и
(i) соотнесением с неким объектом вне знака или же его референтом, и
(ii) его внутренней организацией, внутренним строением.
Так, Р. Якобсон показывает, что классификация знаков может быть построена не только на учете соотношения разных типов знаков с объектами вне знака, но и зависима от того, как тело знака определенной природы репрезентирует свое содержание, т.е. от того, как соотносятся между собой signans и signatum знака. Развивая эту интенцию, Якобсон продемонстрировал наличие в языковой системе не только идеальных знаков-символов, но и обязательное присутствие в ней индексальных знаков (шифтеров), а также иконических знаков и явлений так называемого диаграмматического иконизма. Якобсон, комментируя Пирса, выделяет вслед за ним три типа знаков:
1) действие иконического знака основано на "фактическом подобии означающего и означаемого";
2) действие индекса - на "фактической, реально существующей смежности означающего и означаемого";
3) действие символа основано на "установленной по соглашению, усвоенной смежности означающего и означаемого"64.
Если иконический знак детерминирован своей внутренней структурой, то символ предстает детерминированным лишь внешней конвенцией; внутренне же символический знак произволен, случаен (arbitrary). Причем сложность языковой системы предстает при таком подходе не только как манифестируемая особой организацией знаков разного типа, но и как проявляющаяся в ее гетерогенности, наличии в разных ее участках индексов, иконических знаков и символов; различие трех основных классов знаков - это лишь различие в относительной иерархии. В основе разделения знаков на иконические знаки, индексы и символы лежит не всеобъемлющее наличие или полное отсутствие подобия или смежности между означающим и означаемым, равно как и не исключительно фактический или исключительно условный, привычный характер связи между двумя составляющими, а лишь преобладание одного из этих факторов над другими. Поэтому в классификации семиотик и самих знаков можно учитывать различные степени "знаковости"65.
Классификация Пирса - Якобсона представляет альтернативу тезису Соссюра о немотивированности и произвольности знака66. Представляется совершенно справедливым замечание Якобсона о том, что если бы работы Пирса были опубликованы тогда, когда он их написал (то есть до Соссюра), а не в 30-е годы, то все развитие наук о языке могло бы пойти по иному пути67.
Таким образом, свойственные современной семиотике представления о знаке связаны с общей характерной чертой эпистемологических парадигм, актуализуемых современными исследовательскими программами: отказаться от противоположения детерминизма и индетерминизма, трактовать их как взаимодополнительные подходы или инструменты человеческого познания и преодолеть ограниченность классического детерминизма, сняв противопоставление необходимости и случайности. Случайность, неопределенность, многозначность более не трактуются как показатель неполноты знания, некачественности нашей информации о предмете исследования; напротив, отказ от стремления исключить их из картины мира означает терпимость (согласно принципу толерантности Карнапа - Хюбнера) к альтернативности, дополнительности, вариабельности теорий.
Такой подход позволяет уйти от противопоставления необходимости и случайности как двух несовместимых онтологических абсолютов. Особенно (если не наиболее) продуктивным способом рассмотрения детерминированности явления оказывается поэтому рассмотрение детерминированности его описания и интерпретации этого описания. Детерминированность при этом важна не как причинная обусловленность, но как открытость описания для верификационных метатеоретических процедур, подразумевающих интерпретацию в более широком метаописательном контексте. В самом деле, будучи описанными, сингулярные факты уже тем самым получают онтологический статус и не нуждаются в дальнейшей реификации, а следовательно, не могут и не должны быть сравнены в онтологическом плане с чем бы то ни было, кроме себя самих. Единственной необходимостью, достаточной для их онтологичности, является необходимость быть описанными. Обратное предположение приводит к неразличению языка как метаязыка определенного уровня и языка как коррелята некоторой внеязыковой сущности - в то время как разведение этих понятий сущностно значимо для философского описания языка. Любая ментальная сущность, которая может быть присуща знаку, не является автономным содержанием сознания в том отношении, что ее присутствие не является независимым от окружающих условий. Поэтому если даже нам известно, что такое обладание понятием, мы не сможем объяснить словесное выражение этого понятия, обращаясь к ментальной ассоциации между ними двумя. При объяснении того, что такое для слов обладать соответствующим значением, мы скорее вынуждены описывать их употребление, не считая заранее известными выражаемые ими понятия. Описание, устанавливая то, что составляет знание этих значений, само покажет, в чем заключается обладание этими понятиями68.
При таком понимании непроизвольность языкового знака может быть определена как
инвариантность интерпретации знака сквозь все возможные индивидные события его употребления.
Поэтому в этой связи - вне зависимости от того, предстает ли философия языка методологией лингвистики, методологией семиотики, или же пытается апеллировать непосредственно к обыденному языку, т.е. к индивидуальной языковой компетенции исследователей - корректнее, вероятно, говорить о непроизвольности знака не как о его детерминированности, а как о стабильности его употребления, или о стабильности значения знака.
1.4.2 ФАКТОРЫ СТАБИЛЬНОСТИ ЗНАЧЕНИЯ
Допущение о том, что отражаемое в знаке приходит в язык не непосредственно из внешнего мира, а только через наше сознание, было схематически трансформировано в известный "базисный треугольник"69, призванный в графической форме представить соотношение между именем, концептом и референтом.
Имя А
Референт В С Концепт
Динамические модели учитывают, с одной стороны, актуализацию значения в процессе коммуникации, с другой - изменения в значении языковых единиц в связи с изменениями, которые претерпевают обозначаемые реалии во внешнем мире и, соответственно, с изменениями, происходящими в сознании носителя языка и языкового сообщества. Схема знака, позволяющая отразить эти интенции, должна быть более дифференцированной, включая две плоскости семантического значения: "смысловое значение" и "значение обозначения" (см. 1.3.4), где обозначение имеет дело со связями между языковыми элементами и внеязыковой реальностью, тогда как смысловое значение подразумевает систему связей между самими языковыми элементами и касается только внутриязыковых отношений.