ода слова, печати, союзов, когда наши представители в Учредительном Собрании будут отстаивать наши интересы, интересы всего рабочего класса, только тогда, когда не будет постоянных армий — войска, которое посылают расстреливать безоружных рабочих, только тогда мы сможем улучшить наше положение, только тогда мы сможем добиться 8-часового рабочего дня и отстаивать наши интересы, борясь с нашими врагами — капиталистами. Боритесь до тех пор, пока не добьемся такого порядка и строя, когда не будет ни богатых, ни бедных, когда фабрики, заводы и земля не будут принадлежать кучке паразитов и богачей. Тогда все фабрики, земля и заводы будут принадлежать всем, все одинаково будут трудиться и одинаково делиться плодами своего труда. Такой порядок, такой строй называется социалистическим. Товарищи, чтобы добиться этого, нам нужна политическая свобода. Вот чему научила нас забастовка. Пусть же ликуют враги и думают, что мы побежденные. Товарищи, мы уже принялись за свой тяжелый труд на фабриках и заводах. Принялись готовиться к другой борьбе, более серьезной, на жизнь и на смерть — за свободу. Товарищи, ободряйте же малодушных товарищей, учитесь, организуйтесь, и когда наступит час, тогда весь русский народ восстанет с оружием в руках под красным знаменем Рос. Соц.-Дем. Раб. Партии. Товарищи, примкнем же ко всему русскому рабочему движению под знаменем РСДРП, которая поведет нас на твердыни царизма, на последний штурм. Долой самодержавие, да здравствует вооруженное восстание! Долой милитаризм, постоянные войска! Да здравствует 8-часовой рабочий день, да здравствует РСДРП! Да здравствует социализм! Иваново-Вознесенский Комитет РСДРП. Июнь 1905 года. Копия письма без подписи из Иваново-Вознесенска, от 19 сентября 1905 года, к Ивану Вертфнеру, в Нюренберг. К 1-му выяснилось, что забастовка продолжаться не может: стачечная касса истощилась, притока новых средств не предвиделось, а фабриканты не только не шли на уступки, но не вступали и в переговоры. Решено было забастовку прикончитъ. 1 июля на Талке состоялось обычное собрание рабочих всех фабрик. Ораторы призывали массу начать работу с тем, чтобы готовиться к новой, еще более упорной борьбе. Они указывали на необходимость организации стачечной кассы, и масса единодушно решила привести это в исполнение. Было выяснено, далее, значение забастовки, ясно показавшей всем, что только борьбой можно сократить хозяйские аппетиты, что борьбу приходится вести «на два фронта», борьбу не только экономическую, но и политическую, что самое выступление рабочего класса на борьбу есть акт политический... Наконец, ораторы предложили ввести «революционным путем» 10-часовой рабочий день, уволить нежелательных представителей фабричной администрации и всеми силами добиваться отмены обысков, уплаты денег за время забастовки и введения комиссии из представителей от рабочих и администрации в равном числе. Разделившись по фабрикам, с пением революционных песен масса двинулась в город, чтобы стать на работы. Напуганная администрация фабрик встретила рабочих небывало любезно: «Ну, что бы нам с вами, братцы, поделать? Разве вот машины почистить». Машины были вычищены, и рабочие разошлись до следующего дня, когда должны регулярно начаться работы. Революционное сокращение рабочего времени и увольнение нескольких мастеров не входило в эксплуататорские расчеты капиталистов, и последние 4 июля, ко времени прихода рабочих, заперли фабричные ворота и приставили к ним казаков. Забастовка должна была продолжаться, и она продолжалась на всех фабриках, кроме «Покровской мануфактуры» Грязнова, администрация которой согласилась ввести комиссию, 10-часовой рабочий день и примирилась с удалением нескольких мастеров. Работы начались еще на мелких фабриках Щапова, Кашинцева и Дарьинского. Благодаря этой неудаче настроение стало падать, а фабриканты затягивали забастовку, чтобы сбыть «залежь» (Дербенев нажил на этом 150—200 тысяч, также администрация фабрики Новикова). Голод сильно давал себя знать. Все были уверены, что работы скоро начнутся, поэтому в город стали съезжаться «серяки», «кафтаны» и своим присутствием еще более понизили сплоченность, стойкость массы. Приходилось думать уже не о завоеваниях, а о том, чтобы начать работы на каких бы то ни было условиях, — тем более, что по адресу руководителей стачки послышались характерные, по глубоко несправедливые по своему существу, возгласы: «Долго ли вы нас проморите? Скоро ли начнете работы?», и на этой же почве стали происходитъ единичные столкновения между передовыми рабочими и представителями «кафтанов». К 26 июля конфликт между трудом и капиталом закончился, «порядок» эксплуатации рабочего, его угнетения и бесправия восстановился. Подавленный голодом, измученный продолжительной борьбой, рабочий вынужден был начать работы на тех условиях, какие предложил фабрикант, так как последний оказался победителем. Фабрикант победил, но не разбил «великой армии труда», наоборот, в борьбу за лучшую долю рабочий класс в нашем городе, прежде разбитый, теперь соединился, отмежевался от буржуазии. Продолжительная борьба очистила его психологию от пережитков старины и развила его классовое самосознание. Забитый раб превратился в революционера. Поэтому, хотя рабочий и был значительно подавлен последней неудачей и внешне как будто смирился, но, став на работу, он неизбежно должен был вскоре же стряхнуть с себя подавленное состояние духа, сущность борца должна сказаться, лишь только перестанут действовать ненормальные условия, породившие подавленность. Так, действительно, и случилось. Через несколько дней после начала работы везде начали предъявлять требования уплаты за время забастовки, сопровождая эти требования прекращением работ. Нужно отметить еще, что необходимость комиссии из представителей от рабочих и администрации и отмены обысков настолько въелась в сознание рабочих, что на всякое замечание фабриканта о каких-либо непорядках слышится один ответ: «Введите комиссию, все будет хорошо». Фабрикант замечает, что слишком за последнее время развилось пьянство внутри фабрики; ему отвечают, что при комиссии это прекратится. За последнее время на фабриках развилось страшное воровство, воруют часто совершенно бескорыстно, только для того, чтобы тут же на фабрике и сжечь. Воруют, так сказать, из принципа. И ответ одни: «Отмените обыски, дайте комиссию, — и все прекратится». Борьба, возникшая внутри фабрики, показала капиталистам, что рабочие не разбиты, что они сознательно стали относиться к своим интересам. Капиталисты поняли это, поняли и повели дезорганизаторскую политику, — стали натравлять темные элементы фабрик на передовых рабочих, значительно тормозивших хищничество и эксплуатацию, стали, таким образом, раскалывать рабочих на два враждебных лагеря; чтобы одурманить сознание рабочих, начали их спаивать. На фабриках выступает черная сотня. Дебют черной сотни у Куваева увенчался успехом: 53 передовые рабочие отсидели в тюрьме для удовольствия г. фабриканта. А Гарелин, либерал и «благодетель», устроивший школу, ясли, родильный приют, задумал такое же «славное» дело, но, как либерал, он не сразу пустил в ход черную сотню, а сначала «увещевал рабочих» исправиться, «так как ежедневная выработка сократилась, что для него убыточно», а чтобы не было убытка, он предложил рабочим, с позволения сказать, некоторые улучшения (например, не останавливать машины во время чая). Скромный либерал милостиво разрешил рабочим подумать о сих либеральных «улучшениях» и на следующий день дать ответ. Немедленно собравшийся фабричный комитет решил: ни с какими ответами в контору не ходить, в виду возможного выступления черной сотни. Это постановление было проведено в массе. Раклисты, одурманенные хозяйской водкой, под предводительством мастера, вышли к конторе и призывали всех рабочих присоединиться к ним, но те отказались, и черная сотня возвратилась к работам. В это время было арестовано несколько рабочих. Все машины были тотчас же остановлены, и рабочие вышли из корпусов, только раклисты продолжали работать. К ним отправили нескольких товарищей, чтобы остановить работу, но те были встречены кулаками, а раклисты, вооружившись, пошли на другие отделения, с целью заставить отказаться от требования освободить арестованных и принудить к работе. Произошло побоище. Черная сотня не выдержала «квадратов», «пил» и проч. и обратилась в бегство, ее преследовали. В панике черносотенцы прыгали из окон 2-го этажа (Это произошло 18 августа). Тут же после этого устроили на фабричном дворе сходку, было произнесено несколько речей, и масса решила добиваться освобождения арестованных товарищей. К полицеймейстеру отправилось 5 депутатов, которые и получили ответ, что арест произведен по приказанию губернатора, поэтому-де и освободить нельзя. Услыхав этот ответ, масса решила не начинать работ и разошлась по домам. Все время до 1 сентября происходили на фабричном дворе сходки, где произносились речи: о необходимости борьбы, о черной сотне, о самодержавии, о современном положении России. 19 августа был объявлен всем расчет, а 2 сентября 400 человек были выброшены на улицу без куска хлеба. Фабриканту нужно было избавиться от наиболее передовых рабочих, и он пустил для этого все средства, ибо на невежестве и рабстве он наживает капит