— Братья мои! Хоть разгромленного теперь не поправишь… Помните, вы — рабочие! То, что мы разбили здесь в гневе на угнетателей наших, — неумное дело. Неправильное. А вот то, что мы работу прекратили, — это дело правильное. Не мы виноваты, что работа стала нам каторгой. Мы у Морозова жиру не наели. Разуты, раздеты, голодны. Вот награда Морозова за наш честный труд. Нам, братцы, здорово попадёт. Сюда и солдат пришлют, и казаков. Что ж! Пускай мы будем в ответе, но другие рабочие скажут нам спасибо!
Под красным флагом пошли к рабочим казармам. От ходьбы Волков взмок. Мороз, а у него по вискам пот катится. Все знали, что у Волкова туберкулёз, стали говорить ему:
— Поди домой, переоденься! Застынешь, в неделю сгоришь. Ты, Васька, нам здорово нужен.
И тут из казармы выбежала девочка с кружкой горячего молока.
— Выпей! Мама велела, чтоб ты выпил.
Волков принял кружку из красных ручек девочки.
— Что без варежек?
— Спешила очень! — потрогала флаг и улыбнулась. — Какой красивый!
— Потому и красивый, — сказал девочке Волков, — что это наш родной флаг, флаг всех рабочих.
Ткач Волков
В Орехово-Зуево прибыли царские солдаты и казаки.
Толпа фабричного люда, собранная у железнодорожного переезда по приказу губернатора, ожидала высшего начальства.
Солдаты и казаки стояли в стороне, но солдаты под ружьём, казаки на конях, с нагайками. Прибыл прокурор. Прискакал с двумя офицерами жандармский полковник, и, наконец, в санках прикатил сам губернатор.
Губернатор вышел из санок. Не поднимая голоса до крика, а только напрягая, чтобы всем было слышно, объявил:
— Вам, уважаемые, надобно немедленно отправляться на работу… Или же получите расчёт в фабричной конторе.
Из толпы выдвинулся рабочий Шелухин.
— Нас замучили штрафами. Придираются к каждой штуке товара: нитка оборвётся, и то штраф. Пища в харчевой лавке плохая. Делают вычет за баню, больницу, отопление, за свет берут, за всё платить приходится. Даже за ссору и пение, за громкий разговор — штраф. Начнёшь говорить — штрафуют вдвое, а мы и так половину заработанного получаем. Мастер совсем озверел.
— Ограбил! — закричали в толпе. — Мы все на него обиду имеем!
— Чего же вы хотите? — крикнул губернатор.
— А вот что нам надо! — из толпы вышел Волков.
— Сергеич! — обрадовались рабочие. — Ты скажи ему! Заступись, Сергеич! Не робей!
— Тихо! — повернулся к толпе Волков. — О деле спокойно нужно обговорить.
Крики тотчас прекратились. Люди тянулись, вставали на носки — поглядеть, как стоит перед начальством свой человек, послушать, что скажет.
Жандармы тоже как бы замерли: вот он — вожак. Молодой! Чуть ли не мальчишка.
— Работать на условиях конторы рабочие решительно отказываются, — громко сказал Волков. — У нас написаны условия, по которым все мы согласны продолжать работу.
Он стоял перед генералом, перед судебными приставами и не боялся их.
Он видел, как забегали офицерики, от полковников — к казакам и к солдатам.
— Ребята, подайте мне условия! — приказал Волков рабочим.
Пошло в толпе шевеление, и тетрадочка из рук в руки была ему тотчас подана.
— Прошу принять требования рабочих! — Волков подошёл с тетрадкой к губернатору.
— Это не мне! — Губернатор убрал руки за спину и глазами дал знак жандармскому полковнику.
Волков подошёл к прокурору.
— Возьмите наши условия.
Прокурор тетрадочку принял.
— Прошу прочитать публично. Я этого требую!
— Зачинщиков арестовать! — раздалась звонкая команда.
Солдаты бегом, цепочкой отделили Волкова и Шелухина от толпы.
— Не трожь Ваську, нашего человека! — закричали в толпе. — Не трожь!
— Товарищи! — крикнул Волков, поднимая над головой сжатый кулак. — Нам пред капиталистами и говорить не позволено. Пропадать, так пропадать вместе! Я за всех? и все за меня?!
— Все! Все! — кричали фабричные. — Васька, все за тебя! Казаки врезались в толпу, отделили первые ряды, свистнули нагайки, щёлкнули затворы винтовок.
Господин губернатор поспешно садился в санки.
Свободу арестованным!
— Дядя Анисимыч, назад!
Моисеенко зорко и быстро глянул вдоль пустынной зияющей улицы и только потом чуть скосил глаза на голос: возле старого вяза стоял мальчишка и двумя руками, как бы подгребая, звал его к себе. Моисеенко отступил за дерево.
— Ваня, ты?
— Я, дядя Анисимыч! Не ходи дальше, губернатор дядю Волкова забрал, а с ним ещё много людей.